Мединститут

Аркадий Маркович не был тем примитивным «самцом», как его в насмешку называли между собой нерадивые студенты. Не был он и «чёрствым и бездушным папиком», как могли думать о нём некоторые студентки. Нет, это был человек достаточно тонкой душевной организации, не без понятия о прекрасных порывах, о философии, порядочности, красоте, о возвышенном. Самарцев не был злодеем, не был негодяем, и осуждать его, в общем-то, не за что. Просто он был до мозга костей «советским человеком» – продуктом  «самого передового мировоззрения» и «нашего» образа жизни. То есть реалистом, понимающим жизнь и старающемся поступать в соответствии с её законами. Постоянно памятуя афоризм Пруткова «не бойся врагов, ибо самым опасным своим врагом являешься ты сам», Аркадий Маркович избегал недружественных поступков в отношении самого себя. Его линия поведения определялась только разумностью и целесообразностью исключительно в отношении самого себя как высшей ценности – как говорится, «ничего личного».

Ценностью же он себя считал абсолютно справедливо, уже занимая довольно значительное место в жизни и собираясь занять значительнейшее. Его биография пополнит собой сокровищницу биографий советских людей, деятелей эпохи Перестройки – в этом доцент Самарцев был полностью уверен. Субъективное у него, таким образом, гармонично сочеталось с объективным, и он был, конечно же, прекрасен.

В отношении собственно Нади у Самарцева не было злости, хотя он и имел безусловное право её вынашивать и лелеять. Так с ним поступить… можно было извести себя переживаниями, наделать глупостей, стать посмешищем, влипнуть в неприятности. Но нет – Аркадий Маркович стоически перенёс эти три месяца, последовашие за разрывом. Его утешало высшее знание – знание того, что Берестова, столь жестоко поступившая с ним, фактически плюнувшая ему в лицо, нарушила основополагающие законы бытия, покусилась на принципы мироздания. Так не поступают. Так не делают. Самарцев был атеистом, и фразу «бог накажет» никогда не произносил, даже мысленно. Но в высший суд и в высшую справедливость верил! Вся его жизнь была подтверждением того, что «каждому воздастся по делам его». Что именно ему суждено будет сыграть «роль топора в руках судьбы».

Последнее подтверждение этому- Ломоносов и Булгаков. Оба вели себя неправильно, оба нарушали, оба мушкетёрствовали тут в худшем смысле этого слова. И что? Не нужно было разнюхивать, подсиживать, интриговать – просто дождаться момента, когда всё само сделается. Враги будут поданы на блюдечке с голубой каёмочкой, и справедливость восторжествует.

Так и Надя. Хорохорилась, топорщилась, демонстрировала «вольнодумную химеру юности». Оскорбляла старшего, питающего самые лучшие чувства. Думала – красивая, думала – умная, думала – молодая, независимая, самая-самая-самая? Так нет же! Вот, пришла, вот, сидишь, вот, виновато моргаешь – губки бантиком. И что с того, что ты невеста Горевалова? Сложила крылышки! В глазах-  огни? Ах, тебе не хочется? А придётся – придётся сейчас раскрывать эти губки.

Придётся отсосать у дяди Аркадия…

И справедливость будет восстановлена. Пусть даже таким некрасивым способом. Нет ничего сильнее удовлетворённого чувства справедливости. Именно оно и является этим… как его… «категорическим императивом».

И момент какой удобный! Студенты разошлись. Дневной персонал тоже. Никто не подслушает. Никого Самарцев не ждёт, никаких дел у него нет, рабочий день закончился. И вообще, неизвестно, почему он сидит в кабинете и не уходит. Никто не придёт. Телефонная трубка снята. Дверь закрыта на замок. Если вдруг кто и придёт – ну стукнет, ну постоит. Не открывают – значит, нет никого. Лаборантка Лариса уже ушла. Пётр? Это было бы очень неприятно, но вряд ли он ещё в отделении. Дольше 15.00 он никогда не задерживается. И он, конечно, не знает о визите своей обожаемой невесты. Как не знает о ней многого…

Итак, можно забыть обо всём и всецело отдаться отмщению.

Сладкому отмщению…

Однако… голос, раздавшийся за дверью, заставил доцента мгновенно привести себя в порядок, одёрнуть халат, отпереть дверь и впустить нежданного визитёра.

Это был профессор Тихомиров собственной персоной.

Нужно пояснить, что Всеволод Викентевич уже лет пять не посещал кабинет своего доцента. Он решал все кафедральные вопросы после утренней конференции, Аркадия Марковича, если нужно было, вызывал к себе по телефону или через Ларису.

А взять и прийти самому…

Самарцев был капитально сбит с толку.

– Я так и думал, что ты ещё на работе, – сказал Тихомиров, входя. – Телефон занят у тебя постоянно. А, Надежда Константиновна, и вы здесь? Рад, очень рад вас видеть. Прекрасно выглядите. Как там поживают доблестные акушерство и гинекология?

Берестова тоже овладела собой, встала при появлении член-корреспондента, поблагодарила профессора бодрым и оптимистичным голосом и с тревогой взглянула на Самарцева.

– Аркадий Маркович…

– Мы потом договорим, – отпустил её доцент. – Думаю, ваш вопрос можно будет решить. Позвоните мне завтра.