Мединститут

– Что ж, спасибо, Антон Владимирович, – отпустил того Тихомиров. – Ещё есть желающие высказаться? Виктор Иванович? Будете безмолвствовать? Тогда скажу я. Дело сделано, результат видели все. Мотивы, которыми руководствовались хирурги, нам изложили, – он помолчал. – Повторять подобное едва ли кто из нас отважится. Основной задачей хирурга в данном случае является сохранение жизни больному. Лично я закончил бы операцию наложением колостомы. Жизнь пациенту была бы сохранена более гарантированно. Но какой ценой? Если посмотреть на ситуацию глазами самого больного? Мы ведь часто не задумываемся об этом. Одно дело ходить с каловым свищом на второй группе инвалидности и ждать новой операции, и это в столь молодом возрасте. Или пройти через все мытарства в один этап. Как сказал Антон Владимирович – у нас сейчас мирное время, и принципы военно-полевой хирургии при наличии соответствующих условий оказания помощи могут быть изменены. Так что однозначной оценки действиям хирургов здесь нет, и быть не может. Кому-то нравится низводить хирургию до степени чистой науки, а кто-то владеет ею как искусством. Счастлив тот хирург, кому удаётся сочетание обеих ипостасей нашей профессии. Что же касается огнестрельных ранений, то Виктор Иванович имеет большой опыт в их лечении. Может, вы сами расскажете нам о своей докторской диссертации?

Ломоносов пожал плечами.

– Дело прошлое, – бросил он.

«Ух ты, докторская! – восхитилась Надя. – А почему же «прошлое»»?

– Ну, как хотите, – кашлянул Тихомиров. – У нас обычная больница, и таких условий, как в НИИ или в московских клиниках, у нас нет. Поэтому замечу ещё, что в случае малейших осложнений, пусть и не связанных непосредственно с операцией – пневмония, аллергия, реакция на перелитую кровь, обострение хронических заболеваний, на Ломоносова свалились бы все мыслимые и немыслимые шишки. Но ближайший исход благоприятный, а победителей не судят. Моральное удовлетворение – тоже немало.

– На зарплату это не повлияет, – вызывающе прозвучало из-за спин, но реплика осталась без ответа.

– Но все согласны, что сегодняшний обход удался? – Тихомиров поднялся с места и внимательно оглядел всех. – Он был с перчинкой, с изюминкой, и за это скажем большое спасибо Виктору Ивановичу и Антону Владимировичу. На этом всё, товарищи.

Не успел Тихомиров, сопровождаемый Самарцевым, уйти, как в ординаторской всё смешалось и загудело.

– Маладэц! Ай, маладэц! – говорил Гаприндашвиил, стукая Булгакова по плечу. – Нэ дал в обиду сэбя, нэ дал старшего, мэня нэ дал, как заведующего, всё отдэление не дал! Настоящим хирургом растёшь, Антон, я савсэм такой же был въюности…

XXX

«При проходе скважины по бурильной колонне к долоту всё время подаётся буровой раствор. Он охлаждает долото, и, возвращаясь на поверхность уже в затрубном пространстве, выносит наверх разрушенную породу.  Одновременно раствор выполняет ещё одну важную, может быть, главную функцию: своим весом гигантский столб жидкости гасит пластовое давление, предотвращая тем самым возможные аварийные выбросы»

_{(Советская пресса, октябрь 1986 года)}

С момента окончания занятий до начала медсестринского дежурства оставалось почти три часа, но уходить домой смысла не было. Больница располагалась на самой окраине К…, и на то, чтобы добраться оттуда до центра города на общественном транспорте, ушло бы не меньше часа.

Антон Булгаков не стал никуда уходить. В родном отделении он чувствовал себя не хуже, чем в родном общежитии. В силу своего универсального положения медбрата-студента-врача он был своим где угодно – в ординаторской, в кабинете доцента, у старшей, в сестринской. Он после профессорского обхода так и проосциллировал между четырьмя этими пунктами, пожиная лавры героя дня и получая долгожданный аванс.

Он хорошо понимал, как отличился сегодня. Да так, как мало кому удалось бы- если уж будничный отчёт Тихомирову на пятиминутках бывал серьёзным испытанием, то клинический разбор после его обхода – испытанием экстремальным.