Мединститут

Главным в эти часы являлся Ответственный хирург, рабочее место которого было в приёмном отделении. Его задачей было осматривать всех обратившихся и привезённых «скорой», ставить диагноз, показания к госпитализации, описывать историю и направлять поступивших в отделения. Там имелись свои врачи – либо «чистые» дежуранты, либо кто-то из дневных, «плановых» хирургов, оставшихся «поддежурить». В их задачу входило наблюдение за тяжёлыми и неясными, а так же экстренные операции поступившим. На эти дежурства обычно приходил кто-нибудь из молодёжи, в основном, студенты-субординаторы – помогать, смотреть, учиться, набираться опыта. По регулярности и количеству таких приходящих можно было судить о степени популярности дежурного хирурга.

Сев на пост, Антон начал со сверки количеств историй болезни с количеством больных. Заодно можно было подклеить полученные днём анализы. Целый ворох их лежал нетронутым в клеёнчатом пакетике. Это была работа дневной медсестры.

«Вот коза, – злился Булгаков, намазывая краешек бланка канцелярским клеем и пристраивая его поверх прочих,– вот не мне надо делать это. Оставить всё как есть, пусть-ка попыхтит завтра. Не догадался проверить. Ладно, Ниночка. Придёшь ты утром»…

Мстительные мысли насчёт Краснокутской внезапно прервали.

– Ну что, у нас тут всё спокойно? – услышал он хорошо знакомый, деловито-любезный голос, поднял голову и увидел перед собой Самарцева в сопровождении Берестовой. Та была в зелёном хирургическом костюме, белом халатике и зелёной же шапочке – очевидно, пришла дежурить. – Жалоб никто не предъявляет? В палатах как?

– В 10-й больная Трифонова жалуется на усилившиеся боли, – пожал Булгаков плечами, не глядя на врачей и делая до предела сосредоченный на подклейке анализов вид. По идее, он должен был бы встать перед Самарцевым. – Третьи сутки после операции. Но ей на 20.00 назначен омнопон. Остальные мне не жаловались.

– Температурящие?

– Ещё не собирал градусники…– надо было хотя бы прибавить «Аркадий Маркович», но Антон не прибавил.

– Хорошо, если ещё кто-нибудь из больных будет жаловаться или температурить свыше 38◦С, сообщите нам с Надеждой Константиновной… Пойдёмте всё же заглянем к этой Трифоновой.

Самарцев со студенткой удалилилсь в 10-ю палату.

«Надежда Константиновна. Надо же», – усмехнулся Антон, провожая их взглядом. С его медбратской точки зрения врачи отделения и приходящие «хирургоиды» делились на две категории. Одни – их было большинство – держались с Булгаковым просто, деловито, позволяя себя даже «тыкать» – хотя Антон никогда не тыкал старшим – словом, на равных, не подчёркивая разницу в служебном положении, которая и так была очевидна. Другие же – таких было меньшинство, но довольно многочисленное – вели себя иначе. Эти хирурги ходили по отделению с таким видом, точно не на работе находились, а исполняли очень важную и очень приятную миссию. Точно они и не проходили никогда обучение в мединституте по специальности «лечебное дело», а априорно являлись обособленным от прочих смертных ареопагом, с трудом скрывая чувство сожаления к остальным, не облечённым печатью исключительности. По отношению к среднему медперсоналу они всегда держались обидно-недоступно.

Самарцев был именно из таких.

«Вот, она уже с ним дежурит», – не то сожалея, не то злорадствуя подумал Антон. – Уже «Надежда Константиновна»… вот оно, начало карьеры студентки Берестовой»…

XXXI

«Поставьте себя на место какой-нибудь учительницы литературы, у которой нет ни машин, ни дисков, ни импортных тряпок, которая проводит своё время не в пьяном угаре баров, а за проверкой школьных тетрадей. Представьте себе, как она пытается прорваться сквозь психологический барьер не проспавшейся «девочки из бара», чтобы донести до её куриных мозгов трагедию Сони Мармеладовой или Раскольникова»

_{(Советская пресса, октябрь 1986 года)}

Пора было делать шестичасовые уколы. Антон доклеил анализы, сложил истории, навёл порядок на рабочем месте, поднялся и направился в процедурную. У дверей уже поджидала очередь ходячих, среди них были и больные с первого поста. Булгакова любили – молодой, толковый и расторопный парень вызывал безусловные симпатии. Популярность его в отделении была столь высока, что многие больные с соседнего поста просились к нему на укол – считалось, что у Антона «рука лёгкая».