— Даже и не знаю, бал Изана, смогу ли я принять такой подарок… Как отдариваться буду? В наших вежах редкостей не водится.
— И не думай о том! Мы же, считай, родичи. Брат твой покойный и мне в юности братом стал — ты знаешь, конечно. Я для него приготовил эту вещицу — в благодарность за его молот, тот, спасительный, давнишний. Теперь ты — его наследник, и подарок — тебе. Так что никаких отдариваний и не поминай, сделай милость!
— Так-то оно так… — Бабру отставил чашку с брагой и в нерешительности поглядел на стенку — нет, пожалуй, не смогу принять вот так просто. У тебя с братом были свои дела, а со мной пусть будут свои, отдельные. Подумаю, посоветуюсь с семейством, посмотрим, что мы сможем собрать в ответ. Покажу им твою вещицу, объясню им все, если изволишь оставить ее на пару дней у меня.
Бал Изана, видя, что наживка проглочена, решил подсекать.
— Конечно, оставлю. О, прямо сейчас мысль была мне послана! Скажи-ка, бал Варах, Рохиты, поди, недовольны тем, как у вас решено насчет Лисы? Она же их крови. Присылали к тебе, наверное?
— К чему ты ведешь, брат Изана? — Бабру Варах напрягся, благодушие слетело с него — что тебе до того?
— Мне-то ничего до того. А только с Рохитами ссориться никому не разумно. Может быть, ты захочешь отдать Лису как бы в обмен на камень? А я отведу ее к Рохитам, к родне. Завтра на тризне я покажу вождям, гурам и всему народу этот камень, да расскажу про него так, чтоб заслушались! А через день станет известно, что ты ради блага своего рода выменял камень на Лису. Все тебя поймут, никто не осудит. Ты останешься в друзьях у Рохитов, а это дорогого стоит. И я тоже. И камень при тебе. Конечно, надо будет заранее обсудить все с Бал Баллу и получить его согласие…
День четырнадцатый. Середина осени
В полдень девятого дня тризны костры, горевшие все эти дни возле могилы бал Вараха, были потушены, и несколько гуров вместе с наследником покойного вошли в домовину. Через недолгое время они появились перед народом, чтобы сообщить, что Вышние не услышали просьбу людей. Вздох разочарования пронесся над собранием, сменившись общим говором и суетой. Началась подготовка ко вторым похоронам. Балли Лиса Варах, стоявшая вместе с гурами и Бал Баллу, оперлась на сына, который вдруг весь стал красен. Ее лицо, оттененное волосами цвета красного солнца, побелело, губы скривились. Почтенные гуры, бывшие рядом, сразу же подошли, подали успокоительное питьё и подставили сиденье, чтобы балли могла отдохнуть и прийти в себя. Через недолгое время она успокоилась и порозовела, но как-то обмякла и не могла связно отвечать гурам, склонившимся над ней. Ее сын сел рядом, опустив плечи и глядя в землю. Вскоре их обоих увели в вежу.
Бал Изана смотрел на это издалека. Волосы на его руках встали дыбом. Горечь в сердце сменилась, было, красной яростью, но он совладал с ней, и ярость обернулась змеёй, холодной и расчетливой. Бал Изана весь день перед тем злился на себя за недостаток красноречия и за то, что Бабру Варах не принял предложения и возвратил каменное зеркало через посыльного. С тех пор Бабру избегал встреч и только раздувал ноздри, когда видел бал Изану. Изана, понимая, что дело не срастается, по мгновениям перебирал свой разговор в веже Бабру, стараясь найти, когда и как произнес он неверные слова. Всё, вроде бы, было построено, как учили — в юности бал Изана, подобно всем высокородным мужам, проходил обучение искусству плетения речей. И у кого! У самого чар Васита, чьи песни и до сих пор поют на пирах — все их знают, от мала до велика. Конечно, ученик из Изаны в то время был невнимательный. Сила играла в теле, за током крови не все поучения бывали слышны. Весьма и весьма укорял его чар за непоседливость, торопливость — «Славно начинаешь, хорошо ведешь, а только торопишься в конце. Явно выставляешь свое хотение…»
— Как оно было тогда, так оно и есть! Так и есть! Поторопился поминать Лису, не дал жадности Бабру пару дней разгореться — кусал губы бал Изана.
***
За два дня до того, во время тризны, у бал Изаны был случай переговорить с Лисой. Возможность представилась, когда друзья бал Вараха по обычаю принялись осаждать ее предложениями замужества. Делалось это на пиру, прилюдно и нарочито, с поднесением даров, чтобы возбудить ревность и земные страсти в душе бал Вараха, которая, конечно, могла все это видеть. Речи «женихов» временами заходили за край приличного, но зато доставляли живейшую радость хмельным гостям. Бал Изана дождался подходящего времени в конце вечера и тоже не без удовольствия наговорил Лисе двусмысленностей, подходящих к случаю. Слушала она плохо, судя по неподвижному взгляду. Тогда Изана присел рядом и, выкладывая на траву у ног Лисы подарки, крепко до боли сжал ее лодыжку в меховом сапожке и зашептал:
— Очнись же! Сегодня перед рассветом приду за тобой. Со мной будут молодцы… Сможешь сама выбраться к ограде?
— Зачем?
— Съедешь ко мне или еще куда подальше! Переждешь пару месяцев под приличным присмотром, пока что…
— А Варах?
— А что Варах? Если он очнется, ты вернешься.