Медуза

Мы с Персеем нуждались в обоюдном признании. Подобное подношение и получение значит намного больше, чем самый долгий поцелуй. Мы ходили на цыпочках по краю того, что некоторые люди называли любовью, и глядели вниз, в пропасть, гадая, что будет, если упасть в нее.

Вы когда-нибудь пробовали на вкус сладкую опасность? Это один из лучших и худших деликатесов одновременно. Лучший – потому что ни на что не похож: он пьянит и кажется предназначенным специально для тебя, пускай и обманчиво. Худший – потому что, как только вы его распробуете, все, что последует после, покажется скучным.

– Персей, – с трудом произнесла я. Мне нужно было, чтобы он понял: я едва могла дышать. – Я хочу, чтобы ты меня увидел.

– Хорошо.

– Но ты не можешь, потому что Афина… потому что я… изуродована.

При этом слове Дафна приподнялась, будто бы обиделась. И она была права: по змеиным стандартам красоты Дафна являлась противоположностью уродству. «Прости», – тихо прошептала я ей. Дафна свернулась в негодовании в комочек, а Эхо и Артемида радостно изогнулись.

Итак, с этого слова и предупреждения начался наш обмен правдой.

Глава 6

– Изуродована? – переспросил Персей. В его голосе не слышалось тревоги, и я была благодарна ему за это больше, чем даже могла сама представить. – Как это?

– Ты спрашиваешь, как именно я изуродована или как это со мной произошло?

– И то и другое. Хочу знать все.

– Хорошо. Персей, бывало ли у тебя чувство, будто каждый твой шаг – правильный? Или будто любое произнесенное тобой слово – нота в длинной песне, которую ты собираешься красиво петь всю оставшуюся жизнь?

Он рассмеялся.

– Полагаю, что нет. Но звучит мило.

– Когда я была маленькой, мои сестры не пытались изменить меня, а позволяли быть собой. Собой! Это великий дар, Персей, и по-настоящему редкий дар. Если бы я только могла сохранить это чувство уверенности, чувство принадлежности, то я вручала бы его каждому встречному ребенку. Но в конце концов это чувство у меня забрали.

– Мне очень жаль это слышать.

– Ничего. Это часто случается. Сегодня ты с радостью и азартом ловишь рыбу в море, а завтра нечто подглядывает за тобой снизу. Что-то огромное. Что-то, что способно разорвать твою жизнь надвое.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Персей. – Что разорвало твою жизнь надвое?

Я стояла со своей стороны скалы, а мой разум метался, пытаясь выбрать лучший способ рассказать свою историю.

– Я не говорю, что была или не была красивой, – продолжила я.

– Красивая? – повторил Персей, и в этом голосе я услышала надежду.

– Я больше не играю в эти игры.

– Но я не хотел…

– Я осознаю свою ценность. Считать монеты – не моя работа.

– Мерина?

Во мне поднимался гнев, но я пыталась контролировать его.

– Но вот что я тебе скажу: когда я была маленькой, видела свое отражение только в лунный день на берегу. Замечала свое лицо в отражении, искаженном рябью от рыбьего хвоста или игрой ветерка, – настолько мало об этом думала. Это просто лицо, Персей. Пара глаз, нос, рот, щеки, лоб, и все обрамлено длинными волнистыми волосами. Так это было.

– Ты была хорошенькой.

Я вздохнула.

– Некоторые люди так считали. Кто-то мог с ними не согласиться. Когда мне было около восьми лет, Алекто, женщина из нашей деревни, прямо передо мной сказала моей сестре: «Какая красавица! Она будет сердцеедкой». Ее муж согласился. Но другая женщина, проходя мимо, обернулась, чтобы посмотреть на меня. «О нет, – заявила она, – в ней нет ничего особенного». – «О чем ты говоришь? – удивилась Алекто. – Она завораживает! Посмотрите на эти прекрасные длинные волосы». Так оно и началось.

– Что началось?

– Спор о том, красивая я или нет. В конце концов, они поругались из-за моей внешности, как будто это единственное, что ценно во мне. Помню, как коснулась своей щеки и вздрогнула: моя кожа как будто была раскаленным камнем. Я слишком разволновалась, причинив столько неприятностей. Но Стено сказала, что я ничего не сделала. Это всего лишь лицо. Только мне казалось, что я должна была за что-то извиниться, но не понимала, за что именно.

Постепенно мне стало казаться, что другие пытаются войти в мое тело, обхватывают его своими руками и рассматривают на свету так, как никогда раньше. Они продолжали глазеть на меня, словно препарируя, как если бы я была движущейся скульптурой, которую они мечтали превратить в неподвижный камень.

– Зачем они это делали?

– Чтобы вписать меня в их собственную картину мира. Чтобы они могли взять меня под контроль. Я хотела взобраться на скалы и спрятаться в траве, но их мнение застряло в моей голове. И когда я превратилась из девушки в молодую женщину, то как будто стала двумя личностями. Одна из них наблюдала за собой со стороны, а другая оставалась безмолвным свидетелем внутри тела. Соединить их в одного человека было невозможно. Я была красивой, Персей. Но что такое красота? Неужели я родилась, чтобы разбивать мальчишечьи сердца? Мне не хотелось ничего разбивать.

– А ты… разбивала мальчикам сердца? – спросил Персей, и в голосе просквозило что-то вроде ревности.