Мэйдзин

Он так и пылал энергией. Все же не стоит встречаться с игроками в го сразу до или после партии. Казалось, седьмой дан что-то задумал. Может, очередную яростную атаку. Но мысль так и жгла его.

Шестой дан Онода тоже удивился:

– Мэйдзин играет очень быстро. С такой скоростью ему бы хватило одиннадцать часов на игру в турнире «Нихон Киин». Но есть и сложные моменты. Вот этот ход, боси, белым не стоило играть так быстро.

После четвертого дня игры, 16 июля, белые потратили на ходы 4 часа и 38 минут, а черные – 6 часов и 52 минуты. На пятый день, 21 июля, разница выросла еще сильнее: 5 часов и 57 минут белых против 10 часов и 28 минут черных.

31 июля, на седьмой игровой день, белые потратили 8 часов и 32 минуты, а черные – 12 часов и 43 минуты, а после 5 августа время белых достигло 10 часов и 31 минуты против 15 часов и 45 минут черных.

Однако к десятому дню, 14 августа, разница снизилась: 14 часов и 58 минут у белых и 17 часов 47 минут у черных. В тот день мэйдзин отложил 100-й ход, а затем попал в больницу Святого Луки. Несмотря на болезнь, 5 августа он потратил 2 часа и 7 минут на единственный 90-й ход белых.

4 декабря, в последний день игры, разница между временем, затраченным на ходы, оказалась совсем уж невообразимой: 19 часов и 57 минут у мэйдзина Сюсая против 34 часов и 19 минут седьмого дана Отакэ.

17

19 часов и 57 минут. В простых играх на ходы отводится почти в два раза меньше. Но в прощальной партии у мэйдзина оставалось еще почти двадцать часов из сорока, отведенных на размышления. У Отакэ, потратившего 34 часа и 19 минут, было меньше шести.

Роковым для партии стал 130-й ход мэйдзина. Без этого хода игра так и шла бы с неясным исходом и сиюминутным преимуществом то одной, то другой стороны, а седьмой дан так бы и думал над ходами, пока бы не исчерпал все время. Но после 130-го хода белых победа черных уже не вызывала сомнений.

И мэйдзин, и седьмой дан славились своей любовью к обдумыванию ходов. Седьмой дан обычно тратил все отведенное время, и в оставшуюся минуту делал около сотни ходов, игра развивалась с неистовой скоростью. Однако мэйдзин не привык ко временным ограничениям и, как следствие, не был способен на такие фокусы. Может быть, он настоял на сорока часах, чтобы сыграть последнюю партию в жизни без стеснения по времени.

Впрочем, партии с участием мэйдзина всегда отличались тем, что на обдумывание ходов выделялось необыкновенно много времени. Так, в игре против седьмого дана Кариганэ, которая состоялась в 1926 году, оно составило шестнадцать часов. Седьмой дан Кариганэ проиграл, потратив все время. Но и без того перевес в пять-шесть очков у мэйдзина был очевиден. Некоторые говорили, что седьмому дану следовало продолжать игру быстро, не обдумывая ходы. В игре с Го Сэйгэном время составило двадцать четыре часа.

Но даже по сравнению с этими исключительными случаями в последней партии мэйдзина на ходы каждой стороне отвели неслыханные сорок часов. На игры в турнирах «Нихон Киин» уходило в четыре раза меньше времени. В таком случае ограничения делались практически бессмысленными.

Если это несуразное условие в сорок часов было выдвинуто мэйдзином, то он сам взвалил на себя непосильную ношу. Ведь кроме болезни ему пришлось терпеть долгие размышления седьмого дана над каждым ходом – целых 34 часа и 19 минут.

Кроме того, выдвинутое с целью заботы о здоровье мэйдзина условие возобновлять партию на каждый пятый день тоже возымело обратный эффект. Если обе стороны использовали бы на обдумывание ходов все отведенные им восемьдесят часов, то состоялось бы шестнадцать пятичасовых встреч, которые заняли бы примерно три месяца. Но во время партии совершенно невозможно распределить силы и поддерживать боевой дух на протяжении такого срока. Все это только истощило бы тело и разум игроков. Ведь и днем и ночью они видели перед собой доску, и четыре дня отдыха вместо восстановления сил приносили лишь мучения.

После болезни мэйдзина четырехдневные перерывы стали еще большим грузом. Конечно, и он сам, и распорядители, хотели закончить игру как можно скорее. Вместо отдыха перерывы проходили в тревогах за его здоровье, которое могло пошатнуться в любой момент.

Супруга мэйдзина даже рассказала мне, что в Хаконэ он хотел поскорее развязаться с игрой, вне зависимости от ее исхода. Она грустно промолвила:

– Я никогда такого от него не слышала…

Один из распорядителей как-то сказал:

– Ему вряд ли станет лучше, пока партия не кончится. Иногда я даже думаю: вот бы ему бросить игру, и сразу полегчает. Но нет, это же предательство искусства… – И он опустил голову. – Конечно, не стоит воспринимать мои слова серьезно. Такие мысли приходят ко мне лишь в мрачные дни.

И все же эти откровенные разговоры в узком кругу были неизбежны. Но мэйдзин, в каком бы состоянии ни находился, никогда не позволял себе вздыхать и жаловаться. За пятьдесят лет карьеры он выигрывал партии в том числе и потому, что оказывался более терпелив, чем соперник. И мэйдзин никогда не преувеличивал свою боль или неудобство.

18