Мэйдзин

После возобновления партии в Ито я как-то спросил у мэйдзина, не планирует ли он после игры лечь в больницу или же как обычно проведет зиму в Атами. Тот с необычной откровенностью ответил:

– Хм… Посмотрим, слягу или нет… Я и сам удивлен, что столько продержался… Я, конечно, не мыслитель, веры у меня тоже нет, но на одном мастерстве так долго не продержаться. Может, это какие-то душевные силы, – медленно проговорил он. – В общем, я человек бесчувственный. Немного, знаете, вяловатый. Кстати, в Токио и в Осаке это слово несет разный смысл… В Токио вяловатыми называют глупых, а в Осаке могут так сказать про картину или партию в го. Вот я об этом.

Мэйдзин, кажется, смаковал каждое слово, и я его слушал так же.

Он нечасто выражал свои чувства настолько откровенно, ни лицо, ни речь его не выказывали эмоций. Часто я, как спортивный репортер, внимательно наблюдал за мэйдзином и понимал, что обдумываю незначительные слова или жесты.

Хироцуки Дзэккэн, который при каждой возможности поддерживал мэйдзина и помогал ему в написании книг еще с 1908 года, когда Сюсай унаследовал титул Хонъимбо, писал, что за тридцать лет ни разу не услышал от мэйдзина ни похвалы, ни благодарности. Поэтому он ошибочно считал мэйдзина черствым человеком. Когда среди публики пошли толки, что Дзэккэна просто используют, мэйдзин, как говорят, держался в стороне, словно его это абсолютно не беспокоило. Дзэккэн также писал, что все разговоры о нечистоплотности мэйдзина в денежных делах – полная чушь, и он может это опровергнуть.

В ходе прощальной партии мэйдзин ни разу никого не поблагодарил. Эту роль взяла на себя его супруга. Но это не значит, что мэйдзин пользовался привилегиями своего звания. Он просто был собой.

И даже когда люди, связанные с го, просили у мэйдзина совета, он только хмыкал и туманно молчал в ответ. Думаю, это порождало множество недоразумений, да и собеседник вряд ли бы осмелился переспросить или потребовать точного ответа у человека столь исключительного положения. Перед гостями супруга мэйдзина часто выступала посредницей или помощницей. Когда мэйдзин говорил невпопад, она суетилась, пытаясь как-то загладить неловкость.

Во всех играх он часто демонстрировал заторможенность, слабое чутье, нерасторопность – все то, что сам называл «вяловатостью». Склонность мэйдзина к долгим размышлениям раздражала не только в сёги и рэндзю, но и в бильярде с мацзяном[49].

В Хаконэ, пребывая в гостинице, мэйдзин, седьмой дан Отакэ и я часто играли в бильярд. Порой мэйдзин набирал семьдесят очков. Седьмой дан Отакэ вел точный подсчет, как настоящий профессионал:

– У меня сорок два, у Го Сэйгэна сорок…

Мэйдзин не просто тщательно продумывал каждый удар, но и, заняв нужную позицию, много раз старательно прицеливался кием. Считается, что в бильярде важна скорость движения шара, которая зависит от движения плеча и руки, но мэйдзин постоянно медлил. Его мешканье с кием в руках раздражало. Однако пока я смотрел на него, все отчетливее ощущал какую-то нежную печаль.

Играя в мацзян, мэйдзин складывал вдолгую бумажный носовой платок и раскладывал на нем кости. Все эти операции он проводил с величайшей дотошностью, и когда я спросил его о причинах такой педантичности, мэйдзин ответил:

– Да, на белом, на светлом, они так лучше видны. Попробуйте.

Мацзян тоже считается быстрой игрой, но мэйдзин опять же долго обдумывал каждый ход, медленно выстраивал кости, и противники его порой зевали от скуки. Только вот мэйдзин не интересовался их чувствами и всецело погружался в свои мысли. Он даже не подозревал, что с ним играли без особого желания.

19

Как-то раз мэйдзин сказал о любителях го:

– Го или сёги не раскрывают нам характер противника. Совершенно не в духе го пытаться понять другого в ходе партии. – Похоже, его раздражали дилетанты-любители. – Вместо этого я проникаюсь игрой сам, а противник делается мне безразличен.

Второго января 1940 года, за полмесяца до смерти, мэйдзин принимал участие в сеансе командной игры на открытии турнира «Нихон Киин». Собравшиеся в здании ассоциации игроки, словно оставляя новогодние поздравления, делали по пять ходов и уходили. Но очередь собралась большой, поэтому вскоре поставили еще одну доску. На двадцатом ходу белых в эту партию вступил мэйдзин, противником которого стал первый дан Сэо. Оба вместе сыграли десять ходов, с 21-го по 30-й. Далее партию не продолжили. После мэйдзина она осталась незавершенной. Однако он обдумывал последний, 30-й ход белых, сорок минут. Но это было всего лишь праздничное развлечение, и поскольку никто не доводил игру до конца, он мог бы и не тратить столько времени.

Во время перерыва в партии я проведал мэйдзина в больнице Святого Луки. Вся мебель в больничной палате была громоздкой и больше подходила американцам. Невысокий мэйдзин, сидевший на внушительной больничной кровати, производил впечатление чего-то хрупкого. С его лица почти сошли отеки, щеки округлились, и в целом он выглядел совершенно иначе, бодрее и легче, чем во время партии, будто сбросил огромный душевный груз.