Механизм. Ублюдки тоже чьи-то дети…

Охотники привели Тимира в ближайшее село. По дороге худощавый с серыми глазами участливо расспрашивал о скитаниях. Мальчишке он нравился, казался забавным добряком, не то что тот – другой: седой как снег, высокий, широкоплечий. Тимир никогда не видел столь здоровенных мужиков. Порой мальчишке казалось если останется с угрюмым великаном один, тот закусит им, как только заурчит в животе, слопает как молоденького сочного поросенка.

Прощаясь, худощавый попросил Тимира взглянуть на топорик. Мальчишка нерешительно протянул орудие изрезанным древком. Мужчина покрутил топорик перед глазами, присвистнул, кончики пальцев осторожно прошлись по шероховатостям оставленным ножом, взгляд серых глаз тоскливо скользнули по лицу Тимира, многозначительный глянул на седого великана, тяжелая ладонь зарылась в спутанные волосы мальчугана.

Дома Тимра встретила иссохшая от горя мать: состарилась, глаза красные от бесконечных слез. Горе тронуло женщину умом. По ночам случались приступы, Тимир слышал, как мать плачет в соседней комнате о пропавшем сыне. Дед так и не вернулся. Несколько охотников отправились им вслед, но кроме брошенной палатки и оставленных вещей ничего не нашли… а в следующую зиму мальчишка остался один.

О странной находке Тимир вспомнил годы спустя. Память часто говорила с ним мягким голосом деда. Старик рассказывал о трех богах, о храме, о чудовище способном создавать и разрушать миры. Перед глазами поднимались затертые детским сознанием склоны причудливой горы. Он возвращался на загадочную прогалину с каменной колонной в центре, разглядывал начертанные в золоте рисунки. Все тускло, все не реально.

Хотя справедливости ради, он признавался себе, что померкли даже те дни, когда, пропитанный усталостью, петлял за изгибами бесконечной воды, из последних сил устраивал ночлег, засыпал плавя мечты о доме в чарующих языках огня. Ко дню сегодняшнему, в сознание теперешнего Фомы Егорыча уже начало вызревать сомнение в реальности того кусочка его жизни. Будто воспоминания – чёрно-белый фильм, просмотренный им много лет назад: без звука и даже смысла, но отчего-то оставляющий в душе тоскливую дорожку, с каждым годом пуще зарастающую жесткой колючей травой.

Еще одна плита затворяющая проход в чрево горы раскололась под натиском кувалд, осыпалась на пол. Спертый воздух подхватил плотное облако пыли, выдохнул из каменного рукава в пещеру. Десяток фонарей раскрасили клубящуюся гущу в грязно-ржавый цвет. Облако преодолело несколько метров по залу, словно внимая чьей-то воле остановилось, замерло, через мгновение осело. Следом, с надсадным кашлем, толкая друг друга, из коридора вывалились два мужичка. Серое крошево покрывало их ровным слоем с головы до ног. Бедолаги повалились на четвереньки, надсадно выхаркивали из легких ошмётки грязи.

С десяток человек грудились за тусклым светом фонарей, поглядывали исподлобья на корчащихся людей.

– Куль… кажись проход свободен. – заговорила темнота голосом усатого верзилы.

– Зашли мартышек… Пусть проверят. – ответил сиплый голос.

– Ты и ты! – двое несчастных прячущихся за светом фонарей ощутили сильный толчок в спину, вывалились из остальной горстки затравленных людей под перекрестье света, – Жду вас через две минуты.

Мужчины спешно заковыляли мимо чуть отдышавшихся товарищей все еще отирающих ладонями неровность каменного пола, серыми тенями растворились в черноте хода. По стенам каменного рукава заплясали желтые отблески фонарей, с каждой секундой их свет слабел пока совсем не растворились в чернильной темноте. В пещере повисла напряженная тишина ожидания. Каждый вынашивал свою надежд. Несчастные в зажатом между ребер сердце – что это их последняя плита, и им больше не придётся спускаться в пыльный ад, пусть даже это их конец пути и альтернативой будет ад настоящий. В нетерпеливой лихорадке глазах Луки и фиксатого Андрейки заочно отражались барханы золота, которые встретят их по ту сторону каменного коридора. И лишь на худом скуластом лице Фомы Егорыча вызревала пустота. Будто все чего хотел – вот оно, в шаге, а дальше… а дальше жизнь неинтересна, проста как макароны и со вкусом травы.

– Чего они так долго. – нетерпеливо заворчал из темноты Лука, – Может еще двоих зашлем?

– Фонари побереги. – ответил выбеленный равнодушием сиплый голос Фомы Егорыча, – Обождем немного.

Нутро коридора вновь раскрасило ядовито-желтым. Два нестерпимо ярких шара выпрыгнули из проема, растянулись в лучи. Следом, догоняя их, мелко шаркали изнеможенные тени.

– Вы мля! – рявкнул Лука, черный силуэт верзилы с несдержанной торопливостью отделился от темноты, шагнул в жидкий свет, навстречу несчастным, – Два по пол дебила… Фонари опустили! Пока я их в гудок вам не вкрутил. – для убедительности Лука передернул затвором карабина, – Где вас мля носило!?

Тени остановились словно одернутые натянутым до предела поводком, желтые свет растекся по каменному полу.

– Говори. – Фома Егорыч осветил одного из мужиков.

Тот прикрыл руками глаза, заговорил на сбитом дыхании.