Механизм. Ублюдки тоже чьи-то дети…

Кроме первой, тьму разгоняли еще две, точно такие же статуи: высились по кругу зала. Их желтый метал будто начинал дышать светом стоило лишь навести фонарь, суровые лица смотрели в центр, где из каменного пола торчала неказистая, в сравнении с обступившими ее гигантами, трехгранная колонна. Фома Егорыч уже видел подобную на странной прогалине. Только эта стела, так же, как и истуканы изливала желтоватый, жидкий свет, а ее золотые бока резали молочной белизны нити, плели замысловатый узор, в котором пристальный взгляд через минуту другую угадывал объемный очерк человеческой фигуры. Лишенная всякого изящества зарисовка зияла на желтой грани в излюбленной позе буддистских монахов; и что более странно – его выставленная вперед кисть жила движением: длинные очерченные белым пальцы перебирали лоскуты света точно бусины можжевеловых четок.

– Лука, цепи…

Лицо верзилы расплылось голодной ухмылкой, в глазах полыхнул жадный огонек.

Фома Егорыч смерил подельника взглядом, осадил:

– Не жадничай. Нести самим придется.

Казацкие усы здоровяка дрогнули, глаза блеснули влагой. Лука с сомнением, неуверенно кивнул на двоих бедолаг мнущихся поодаль точно перепачканные цапли, тяжеленный кулак выпятив большой палец, не сразу, будто даруя слабый шанс, чиркнул им у потемневшего щетиной горла.

Угрюмое лицо Фомы Егорыча отвернулось к стеле, взгляд мрачно вперился в набросок самосозерцания, лезвие скул чуть заметно качнулось.

– Куль, да ты чего… давай нарежем сколько сможем?! – зашипел Лука надсадно, как если б кто-то схвати его за яички, призрачная синева глаз подалась к чумазым проверяя не слышат ли, – Кончим мартышек на обратном пути, поближе к цивилизации. – голос сделался тише, но зазвенел надеждой.

Взгляд азиата вздернулся к лицу подельника, разгоревшийся в глазах гнев осветлил радужку еще более черным, более холодным слоем, кожа на впалых щеках под редкой проволокой волос натянулась, пошла пунцово-серой патиной.

– Ты меня услышал… Хочешь с ними сдохнуть? Я помогу.

Луку окатило волной злобы, он ощутил, как зрачки похожие на острия игл ужалили лоб, щеки, спустились к кадыку. Верзила трезво знал себе цену, любому другому подобная брехня непременно отозвалась сломанной челюстью или носом: вогнал бы кости и хрящи под череп разом. Но не в случае с Фомой. Здесь «знание» рисовало иную картинку: «Если этот невысокий коренастый азиат решит – его топор будет торчать в усатой башке Луки». В прошлом верзила уже становился свидетелем талантов Фомы Егорыча. Тот топором уделал четверых вооруженных огнестрелом. Хотя каким свидетелем – пришли как раз за ним.

Спьяну учудил в одном из столичных кабаков: от скуки расхлестал моську какому-то золотожопому чаду. Охранник надутого юнца оказался так себе, сейчас верно поет фальцетом. Лука гнал спотыкающегося паренька через толпу танцующих людей, с неторопливой регулярностью отвешивая по щуплому заду пинков. Люди расступались перед пошатывающимся, то и дело спотыкающимся молодым человеком, пьяно ржали, когда тяжелый ботинок врезался под задние карманы брендовых джинсов.

На прощанье Лука сломал детенышу буржуазии кисть. Со словами: «Мое почтенье от честных каторжан!», сжал лощёную ладонь, костяшки треснули, острые края порвали кожу, вылезли точно доски напоровшейся на рифы лодки.

Через пару часов на съемной квартире из пьяной полудремы выдрала противная трель телефона. Морщась дурноте, не разлепляя глаз Лука поднес трубку к уху.

– Ты псих?! – услышал вместо приветствия голос брата: дребезжащие нотки – то ли нервничал, то ли восхищался, как когда-то в детстве на рыбалке, когда с лодки подсек здоровенного леща, – Ты знаешь, кому краба отдавил?!

– Нет. – ответил с похмельным безразличием Лука, нащупал у кровати бутылку минералки. Пальцы содрали крышку забыв о прочих способах, сухие губы жадно прилипли к горлышку пока голос в отложенной на тумбу трубке что-то горячо рассказывал. Затем одной рукой верзила прислонил прохладное стекло ко лбу, другой нащупал трубку, – Кому?

– Охренел!? Ты вообще слушаешь меня?

Лука кивнул с мучением в лице, будто брат мог его видеть.

– За тебя награду объявили. Цену поднимают каждый час. Если так дальше пойдет к вечеру сам на тебя охоту начну.

Бутылка выпала из руки верзилы, расплёскивая остатки воды покатилась по полу. Лука наконец освободил глаза от слипшихся век, мутная синева непонимающе уставилась в обшарпанную стену напротив.

– И че делать? – по-детски растеряно спросил у трубки, чувствуя, как язык вновь начинает разбухать и липнуть к небу пошатываясь поднялся с края кровати, потянулся за укатившейся водой.

– Ноги в руки, и текать. Заляг где ни будь с амурскими тиграми.

– Надолго?

– Пока жить не надоест.

Быстро прикинув все варианты и наведя еще кое-какие справки, Лука собрал немногие пожитки: сменное белье, паспорта, всю наличку что хранилась на квартире, и дернул в горную часть Алтая, поближе к границе с Китаем.