Мемуары знатной дамы: путь от фрейлины до эмигрантки. Из потонувшего мира

Мы пошли вместе к государю, у него уже находился Сазонов. Я говорил с полным убеждением, искренне и сердечно, как мне диктовала моя глубокая симпатия к царю. Я умолял его не брать на себя эту огромную ответственность перед историей и перед всем человечеством. Государыня меня поддерживала, говорила сначала по-французски, затем по-английски. Она думала, что я не понимаю этого языка, но я хорошо понял следующую ее фразу: „Ники, ты называешь его часто помешанным стариком, но он вовсе не помешанный – он предан тебе более других. Дай приказ о демобилизации, сделай это!“ Государь задумался. Сазонов, повернувшись в мою сторону, сказал: „А я имею храбрость взять на себя ответственность за эту войну. Война эта неизбежна. Она сделает Россию еще сильнее и могущественнее. И вы, министр двора, которому подобает соблюдать интересы государя, вы хотите, чтобы он подписал свой смертный приговор, оттого что Россия никогда не простит ему тех унижений, которые вы ему навязываете!“

Государь, до этой минуты колебавшийся, казалось, сразу принял какое-то решение и приказал, прекратив разговор с Сазоновым и мною, призвать к нему немедленно Сухомлинова и великого князя Николая Николаевича.

На следующий день была объявлена война![37]…»

Семь месяцев заключения государя в Царском селе

Долголетний обер-гофмаршал императорского двора граф Бенкендорф умер в 1921 г. вблизи Ревеля в Кварантене. Перестало биться благородное сердце. Погиб один из редких, верных слуг монархии!

Если когда-либо будет восстановлен в России трон, будущему монарху будет недоставать такой опоры, такого стража монархических традиций, каким был покойный Бенкендорф, так как такие люди все более и более исчезают там, где некогда была Россия. Часто я задаю себе вопрос: кем будет окружен этот неизвестный будущий монарх? Наше поколение исчезает. Но я не думаю, чтобы приверженцы царского престола перестали существовать; мне говорят: короли исчезнут. Они будут существовать, пока будет существовать мир. Только Людовик XIV не был бы доволен нынешними царедворцами – вместо герцога Сен-Симона ныне разбогатевший купец, приехавший из-за моря… но зато имеющий деньги, чтобы давать обеды у Ритца.

Когда я в конце 1918 года покинула Петербург, я оставила там графа Бенкендорфа больным, в постели, с опухшими от недоедания ногами, казалось, его глаза скоро закроются навеки. С тех пор как государя перевели в Тобольск, я виделась почти ежедневно с Бенкендорфом. Мы жили по-соседству – я в моей маленькой квартире у князя Лобанова на углу Миллионной и Мойки (после того, как у меня забрали мой дом), Бенкендорфы же несколько шагов дальше, в доме великого князя Николая Михайловича, где они наняли несколько комнат. Их очень преследовали большевики, которые под разными предлогами почти каждую ночь производили у них обыски, забирая решительно все: стулья, диваны, одеяла, белье, платья и т. д. Каждый день встречала меня графиня со слезами на глазах, граф же держался спокойно, но, по-видимому, страдал за жену. Он чувствовал, что он уже недолговечен. Младший сын графини, князь Василий Долгоруков, был вместе с царем отправлен в Сибирь. Второй сын, князь Александр, моряк, жил у своих родителей и был арестован, подобно тому, как и мы все – один за другим, без всякого повода, без предъявления какого бы то ни было обвинения. Шесть недель спустя он был освобожден, затем через восемь дней снова арестован и на этот раз окончательно. Пока представители нейтральных держав находились еще в Петербурге, граф Бенкендорф мог бы еще бежать, но его, может быть, преувеличенное самолюбие не позволило ему это сделать. Он не хотел покидать Россию в то время, как сыновья его жены находились в смертельной опасности. Он все надеялся помочь одному из них, находившемуся в Петропавловской крепости, – помочь или самому умереть.