Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Бегин, читавший статьи Жаботинского, заговорил со Штайнером о своем интересе к деятельности Бейтара. Чем больше Бегин узнавал об этой организации, тем больший интерес вызывала у него ее деятельность; все свое ораторское искусство он употреблял для того, чтобы убедить своих приятелей и соучеников вступить в ее ряды. Бегин был настолько увлечен Бейтаром, что — хотя это и могло показаться странным — носил коричневую форму Бейтара везде и всюду, не надевая ее только в школу. Его часто видели вместе с Абрамом Ставским, который был не только близким другом Бегина, но и в известном смысле его телохранителем. В возрасте шестнадцати лет Бегин был еще безбородым, слабого телосложения и сутулым[46]. Но, облачившись в форму, он, казалось, нашел дело жизни; можно сказать, что он обрел себя.

Давид Бен-Гурион, становившийся все более значимой фигурой в ишуве — еврейской общине Палестины (а в 1935 году избранный председателем исполкома Еврейского агентства и, таким образом, его официальным главой), с презрением относился к ревизионизму Жаботинского. Бен-Гурион был убежденным социалистом, тогда как Жаботинский отвергал социалистическую идею — хотя и включал жилье, пищу и образование в число пяти элементов того, что он называл достойным обществом. Бен-Гурион был меньшим пацифистом, чем Вейцман, но в годы Первой мировой войны он выступал против создания Еврейского легиона, утверждая, что евреи Палестины должны хранить лояльность Османской империи, а не Британской. Впрочем, когда стало очевидным, что поражение Османской империи неизбежно, Бен-Гурион сменил свою точку зрения и поддержал, пусть и не без колебаний, план Жаботинского[47].

Жаботинский, со своей стороны, с негодованием относился к тому, что сионистское рабочее движение во главе с Бен-Гурионом монополизировало Керен Аесод (Основной фонд), главный финансовый орган Всемирной сионистской организации и Еврейского агентства. На карту были поставлены не только идеологические расхождения между «капиталистом» Жаботинским и социалистом Бен-Гурионом, но также и власть. Бен-Гурион крепко держал власть в своих руках и делал все от него зависящее, чтобы ревизионисты не посягнули на гегемонию сионистского рабочего движения[48].

Расхождения между ветвями сионистского движения в значительной степени усугубились, когда в июне 1933 года Хаим Арлозоров, видный деятель сионистского Рабочего движения, отправился в Германию для переговоров с властями Третьего рейха. Он вез следующее предложение: нацисты позволяют евреям Германии эмигрировать в Палестину с частью своего имущества; остальная часть денежных средств будет переведена немцам, которые на эти деньги закупят и переправят в Палестину сырьевые материалы. Евреи будут спасены, немцы получат рынок для экспорта, а Палестина получит сырье, в котором она так нуждается. Однако переговоры с нацистами, даже в 1933 году, были более чем проблематичным делом.

Через несколько дней после возвращения Арлозорова в Палестину он был застрелен на тель-авивском пляже. Социалисты возложили вину за это убийство на ревизионистов и продолжили свой всесторонний нажим на Бейтар. Ставский, ревизионист и школьный товарищ Бегина, был обвинен в убийстве и приговорен судом к смертной казни. Подав апелляцию, он добился оправдания, но его репутация была погублена[49]. Так до сих пор и не выяснилось, стал ли Арлозоров случайной жертвой неизвестного преступника, или его убили за участие в переговорах с немцами.

Недоверие и вражда между Жаботинским и Бен-Гурионом достигли высшей точки. Налеты на членов Бейтара, живущих в Палестине, стали едва ли не обыденным делом, а руководство ревизионистов регулярно использовало бейтарцев для срыва забастовок, организованных Ѓистадрутом, всесильной профсоюзной организацией сионистского Рабочего движения. Бен-Гурион регулярно наносил Жаботинскому публичные оскорбления; Жаботинский никогда не реагировал на личные выпады[50] (это ему не позволяло чувство собственного достоинства — ѓадар), однако их публичная и неослабевающая вражда была незаживающей раной на теле сионистского движения, для которого все это имело самые серьезные последствия.

В 1934 году, через год после убийства Арлозорова, Жаботинский и Давид Бен-Гурион провели ряд встреч в Лондоне, где Жаботинский жил после изгнания из Палестины. В конечном итоге они договорились «воздерживаться от партийной войны», прекратить кампанию взаимной клеветы и оскорблений и «искоренить всяческие виды террора и насилия», совершаемые их активистами. Бейтару и ревизионистам был обещан свой профсоюз, им вновь стали выдавать сертификаты на иммиграцию. Отношения между двумя лидерами сионизма так и не достигли уровня полного доверия, но со временем они сблизились даже в большей степени, чем и сами готовы были допустить[51].