Меня зовут Бёрди

– И что они показали?

– Я как раз читал. Если я правильно понял, таблетки все разные. Оболочки неодинаковой толщины, и дозировка действующего вещества тоже отличается. Еще, кажется, есть какая-то молекула, состав которой пока не удалось определить. Похоже на какой-то стимулятор или катализатор. Они делают повторные анализы.

– Оболочки разные?

– Да, странно, правда? Обычно серийные таблетки выпускают по одной матрице.

Задумавшись ненадолго, Паоло говорит:

– А что, если есть разные матрицы?

– Как это?

– Ну да, разные серии, разный калибр.

Глаза Ибанеза расширяются.

– Ну, конечно! Ты прав. Таблетки различаются не случайно, они сделаны по разным матрицам. Вот почему одни от них умирают, а другие нет.

– И поэтому же одни умирают сразу, а другие спустя время.

– Да, это позволило привнести элемент случайности и замаскировать операцию.

– Операцию?

– Да, операцию.

– То есть вы хотите сказать, что все это – «операция»? Что все эти смерти на самом деле серия убийств?

– Вертится у меня в голове такая мыслишка с некоторых пор. И каждая новая улика ее только подтверждает.

– Дерьмо…

– Верно подмечено. Я жду доказательств, не хочу раньше времени поднимать всеобщую панику, но думается мне, я прав, скажем, на восемьдесят процентов.

– И что вы теперь собираетесь делать?

– Найти недостающие доказательства и попросить лабораторию заново проанализировать таблетки в этом аспекте.

Они сидят вместе на лесах добрую часть ночи. Все указывает на то, что Рейнальд не собирается никуда выходить. В пять утра они спускаются и расстаются.

– Держи меня в курсе, если будут новости о чем бы то ни было.

– Да, обязательно, месье инспектор.

– Зови меня Ибанез, ОК?

– ОК, месье Ибанез.

– Просто Ибанез достаточно.

Паоло улыбается.

– И не делай глупостей, Паоло! Если произойдет хоть что-нибудь, не вздумай никуда лезть, сначала звони мне.

ЧЕТВЕРГ – 14 часов

Я смотрю на свои ноги, Doc Martens переступают один за другим по асфальту, иду не спеша. Левый, правый, левый, правый, правый. Не наступаю на канализационные люки и решетки водостока, это плохая примета. Левый, правый, левый, левый. Мне на ухо падает капля, еще одна на нос, я щурюсь. Иду. Мелкий дождик уже покрыл точками тротуар.

Что-нибудь мягкое, вот что мне сейчас нужно, огромный ковер с длиннющим ворсом, стокилограммовый плед, который задавит меня теплом, так хочется вытянуть в нем руки, ноги. Огонь в камине… или необязательно. И чтобы хорошо пахло, непременно чтобы хорошо пахло. И ковровое покрытие, такое толстое, что моя рука тонет в нем. А на улице дождь… или нет, солнце… вообще-то мне без разницы. И ни звука, главное, ни звука. Ни руки, ни слова, никого, даже чертова кота. Я оставалась бы там целый век, между громадной ванной и битком набитым холодильником. Покатала бы бутылку ледяного пива по ногам, по лбу, по животу. Выкурила бы сигаретку в глухой тишине, когда за окном смеркается. И никого, никогда.

Люди вокруг бегут, ясное дело, дождь. А мне все равно. Я смотрю на витрину «Sephora» и ничего не понимаю: «наборы красоты», линейка косметических средств мгновенного действия, линейка косметических средств премиум, антивозрастная сыворотка с эффектом автозагара, сыворотка с тройным эффектом, интенсивно уплотняющая – вообще загадка. 87,95 евро – 28 евро – 69,50 евро – 40,95 евро…

У бистро чуть подальше хрипят дерьмовые колонки, привлекая зевак, но ведь дождь, никому не до музыки. А я останавливаюсь послушать. С бахромы моей стрижки Челси стекают ручейки на шею. Низкий, астматический голос Леонарда Коэна поет под отстойную музыку, но голос прекрасен. Я вслушиваюсь в слова.

А в них и «crack», и «anal sex», и «Сталин», и «Берлин», и «Святой Павел», и предсказание будущего: «murder». Убийство.

Мне нравится этот отвязный тон, какая-то интимная теплота. Дождь усиливается, я разворачиваюсь и иду назад к сквоту, все, наверное, меня уже ждут. Заметив черные потеки на запястье, прижимаю руку к свитеру, чтобы вода не смыла совсем телефон Паоло.

38

Ставить будильник было ни к чему. Перед тем как лечь, Паоло прикончил завалявшуюся в кухне бутылку красного «фиту». Иначе он бы просто не уснул.

Когда он открыл глаза, солнце уже давно миновало зенит, потому что его лучи проникали в квартиру через кухню, выходящую окном на запад. В голову словно загнали кол. Он медленно повернулся, осторожно сел и взял упаковку парацетамола, которую всегда держит рядом с кроватью. На часах 16.30, он проспал десять часов. От мутных снов остался привкус пепла. Груды тел, люди, умирающие на улице от неизвестного недуга, оглушительный хаос вокруг. Как повторяющийся узор на обоях, как волны, накатывающие по непостижимой прихоти.