– Может быть, я похожа на своего отца, – говорю я, хотя он, возможно, услышал мои мысли.
– Он был другим.
– Что случилось, Герб? Что на самом деле случилось с моей матерью?
– Она была такой же упрямой, как и ты, – улыбается он.
Он не ответил на мой первый вопрос. Я не знаю, бывает ли больно от этой странной церемонии, я не знаю, почему это так опасно, но теперь он говорит о моей матери. Я молчу, чтобы он продолжал.
– Человеческие дети крупнее, чем эльфийские. Через несколько месяцев после начала беременности мы поняли, что ей будет нелегко. Вас было двое, вы были больше обычного, и ваши сердца бились так быстро, что её собственное не могло за ними угнаться.
Ух ты. Так мы убили маму. Неудивительно, что они нас ненавидят.
– Нет! Мы не ненавидим вас. Вы не виноваты. Может быть, даже ваш отец не виноват.
– Может быть?
– Если бы он позволил ей вернуться, целитель мог бы замедлить сердцебиение. Мы знали, что остановить кровотечение при такой скорости невозможно. Но они отказались подпустить к вам целителя.
Я не знаю, должна ли я ненавидеть отца или себя. Мы все вместе прикончили её.
– Ненависть так утомительна, Зойла. Оно того не стоит. Ваши родители решили рискнуть жизнью вашей матери, чтобы не рисковать вашей. Это непрактично, нелогично, но это настолько человечно, что не удивило нас.
Он поднимается и уходит тем же путем, что и пришёл, но на этот раз совершенно бесшумно. Ему ведь уже не нужно предупреждать меня. И лес вокруг меня наполняется далёкими звуками. Я обращаю внимание, концентрируюсь на ощущении окружающей обстановки и слышу, как какое-то насекомое скребётся в земле рядом со мной. Кажется, что мой слух обострился. Или так действует тишина леса? Я закрываю глаза и замечаю, как насекомое разгребает перед собой крошечные крупинки, чтобы двигаться вперёд. Ещё дальше некто крупный точит когти о кору дерева, а большая птица набрасывается на грызуна. Я слышу биение его сердечка, он ещё не успел испугаться. К тому времени, когда зверёк понимает, что ему конец, становится слишком поздно. Ещё три или четыре удара, и его сердце останавливается. У меня на глаза наворачиваются слёзы. Я не хочу больше ничего слышать. Чего бы я только не отдала, чтобы достать музыкальный плеер Раймона и послушать его голос, рассказывающий мне сказку о принцессе на горошине.
Глава 23
Какой вред они могут причинить?
Когда я снова выхожу на поляну, кажется, никто не замечает меня. Лиам сортирует ягоды двух цветов по разным корзинам. Подобно детсадовцу, которому поручили отделить красные детали от синих, он полностью отдаётся задаче. Я подхожу к нему, и прежде чем успеваю что-то сказать, он поднимает голову и приветствует меня.
– Поможешь мне?
Я сажусь рядом с ним и надкусываю ягоду из ближайшей корзины. Он даже не спрашивает, где я была. Я бы хотела сказать ему, что слышала каждый звук в лесу, что я чувствовала, как маленькая мышка умирает под когтями совы, и это сломило меня изнутри. Но всё его внимание сосредоточено на разделении этих дурацких разноцветных ягод.
– Что случилось, сестра?
Сестра, он снова назвал меня сестрой. Я теряю голову и не знаю, как этого избежать.
– Можем ли мы поговорить?
– Мы разговариваем, – в его голосе нет ни упрёка, ни сарказма. Он сказал это так, будто не понимал, что я имею в виду, будто он просто констатировал очевидный факт.
– Ты уверен?
– Ты привыкнешь, перестань волноваться.
– А если я не хочу привыкать? Лиам, мне нравится чувствовать себя человеком.
Он поднимает голову, держа в ладони пару ягод, и смотрит на меня с тем же выражением лица, какое бывает у бабули, когда она не понимает, о чём мы ей говорим.
– Тебе об этом уже говорили. Это была Кина?
– Ты действительно собираешься отказаться от любви, ненависти, гнева?.. Навсегда?!
Лиам жестом просит меня понизить голос.
– Человек живёт на изнурительных американских горках. Они любят, они ненавидят, они смеются, они плачут… Ради чего?
– Чтобы быть живым, Лиам, ради бога. Ты собираешься связать себя с этой девушкой только потому, что кто-то другой так решил?
– Мы заключили договор, Зойла. Люди сходятся вместе и расстаются по прихоти. Эльфы берут на себя обязательства навечно. Разве не о вечности мы все мечтаем? Разве не намного романтичнее жить так?
– Это не жизнь, а существование.
– Это жизнь, а не самоуничтожение, – говорит голос позади меня.
– Герб…
Сама того не осознавая, я насторожилась, как бывает, когда идёшь по тёмной улице и слышишь шум за спиной. Это что-то очень похожее на страх, но я не чувствовала его, когда мы недавно разговаривали наедине.
– Ты сказала, что была сломлена изнутри, когда услышала, как умер грызун.
– Нет, не говорила.
Герб улыбается.
– Сколько ты можешь это терпеть, Зойла? Сколько страданий, сколько боли ты можешь вынести?