Мертвая сцена

— Что ж, извольте, — вновь вздохнул доктор. — Носов, как вы сами знаете, преследовал вас — и не только вас. Он преследовал и товарища Уткина. Он выследил его — и когда ваш муж остался на даче в одиночестве, проник к нему в дом. О дальнейшем говорить наверняка не берусь. Сам Носов утверждает, что ваш муж (которого он называет собственной фамилией) покончил с собой. Нет сомнений, что это неправда.

— Конечно, неправда! — воскликнула я.

— Да, — кивнул Филипп. — Так вот, если б это было правдой, если бы товарищ Уткин действительно покончил с собой, к чему у него, разумеется, не было никаких оснований, то с Носовым не случилось бы то, что случилось. А случился с ним иллюзорный переход из одной личности в другую. Вероятно, Носов не хотел убивать вашего мужа. Возможно, он хотел попросту припугнуть его. Но выстрел раздался — и товарищ Уткин погиб. Гибель Уткина настолько потрясла Носова, что рассудок его не выдержал. В сущности, он незлой человек. Он предпочел бы умереть сам, вместо того чтобы стать причиной смерти другого. И поэтому после совершенного убийства он символически умер. Ему стало предпочтительнее думать, что он и есть Устин Уткин. И заметьте: он не считает, что он Уткин, который убил Носова. Он считает, что он Уткин, в доме которого застрелился Носов.

— Хотите сказать, в одну секунду все в нем так перевернулось? — неприязненно спросила я. — Извините, но это абсолютно неправдоподобно.

— Нет, не в одну секунду, — уточнил психиатр. — Может, на это понадобилось несколько часов… Не исключено, что когда его пришли арестовывать, он еще был Носовым, то есть считал себя таковым… Обратите внимание, после убийства он успел сделать то, что обычно и делает убийца: скрыл следы своего преступления. Он закопал тело товарища Уткина вместе со своим ружьем. Кроме того, — доктор поднял вверх палец, — Носов вырвал фотографию из собственного паспорта… Всеволод Савельевич говорил вам об этом?

— Кажется, говорил, но я так и не поняла, зачем Носов это сделал, — сказала я, изображая наивность.

В действительности это, разумеется, сделал Нестор. Мы подумывали было вклеить в его паспорт фотографию У., но посчитали, что в милиции наверняка обнаружат подделку. Поэтому уговор был такой, что Нестор уничтожит свое фото. Неужели для Филиппа Филипповича это действо стало одним из признаков умалишенности У.? Этого мы никак не могли предвидеть.

Психиатр подтвердил мои ожидания:

— Носов вырвал собственную фотографию именно в момент воображаемого перехода из своей личности в чужую. Можно предположить, что он «стал Уткиным» именно после этой операции. И сейчас он искренне удивляется этому. Без конца приводит довод: «Фотографию убрал настоящий Носов! Он все рассчитал. Если бы фотоснимок остался в паспорте, вы сразу бы поняли, что я — это не он!» Видите, какой хитроумный ход… Что и говорить, психика человека — непростая вещь. Самая, пожалуй, сложная из всех вещей в мире…

Философские рассуждения Филиппа мне уже совсем не хотелось слушать. Я сдержанно попрощалась с ним и ушла.

Теперь на моей повестке — Всеволод.

22.5.62

Встретилась со следователем. Кажется, все получится…

Всеволод Савельевич радушно приветствовал меня в своем кабинете. Он вышел из-за стола мне навстречу — и долго тряс мне руку обеими своими лапищами. А на лице его было все то же выражение участия и соболезнования, смешанное с досадой от невозможности чем-либо помочь мне в моем горе.

— Товарищ Лавандова… — прочувствованно начал он.

— Можно просто Алла, — небрежно заметила я.

— Что ж, превосходно, — сказал следователь после паузы. — Я бы с радостью ответил вам тем же… то есть предложил бы вам называть меня просто Всеволод, но я на службе, — виновато развел он руками. — И все, кто здесь бывает, вынуждены называть меня официально: товарищ — или гражданин — следователь.

— Или Всеволод Савельевич, — вставила я.

— Да, так тоже можно, — согласился он. — А как ваше отчество?

Его поведение уже походило на неприкрытый флирт, с которого мне не хотелось начинать. Я без спроса уселась на стул и перешла к делу:

— Товарищ следователь, я пришла к вам из-за встречи с вашим психиатром.

— Да, понимаю. — Всеволод Савельевич тоже сел на свой стул. — Я помню — я обещал вам, что до суда вас больше не побеспокоят, но я никак не мог предвидеть, что…

— …что Носова внезапно признают сумасшедшим, — закончила я.

— Да… То есть пока его еще не признали… Однако наш Филипп Филиппыч…

— Это в его власти?

— Что именно?

— Избавить Носова от тюрьмы.

Всеволод растерялся. Он с трудом подыскивал слова для ответа:

— Видите ли, Алла… товарищ Лавандова… У нас тут… нельзя сказать, что в чьей-то власти — одно, а в чьей-то — другое… Мы тут все занимаемся общим делом — представляем эту самую власть… Просто у каждого своя компетенция…

— Простите, я неправильно выразилась, — нервно улыбнулась я. — Я хотела спросить: в компетенции ли Филиппа Филипповича признать Носова психически больным?

— Да, — твердо ответил следователь.

— Но у вас ведь другая точка зрения?

— Пока еще да.