Мертвецы не катаются на лыжах

— Позавчера. Мы вместе пили чай в «Олимпии». Он достал записку из бумажника и поднес к ней спичку. Записка сгорела дотла. Я считал, что с этим покончено.

— Тогда как получилось, что записка оказалась при нем, когда его убили?

— Судя по всему, Хозер меня провел, — сердито ответил Роджер. — Он показал мне записку в вытянутой руке, но когда я попытался ее взять, отдернул руку, и записка упала на пол. Наверняка именно в тот момент он и подменил ее чистым листком бумаги. Только когда вы вчера вечером в баре намекнули, я понял, что, должно быть, произошло.

К собственной досаде, Генри почувствовал, что краснеет, и горячо понадеялся на слабое знание английского языка капитаном Спецци.

— Я тогда ничего не знал о записке. Всего лишь посоветовал вам говорить правду.

— Ну вот я и сказал. Теперь вы знаете.

— Вы понимаете, что нам придется отдать записку вместе с образцом вашего почерка на графологическую экспертизу?

Роджер улыбнулся.

— Разумеется. Валяйте. Я не боюсь.

— Да, — задумчиво ответил Генри, — вижу, что не боитесь.

В прекрасном расположении духа Роджер вручил ему свой паспорт с образцом подписи, без колебаний согласился переписать текст записки в блокнот Спецци и вывернул карманы в поисках описи багажа, заполненной тем же размашистым решительным почерком.

После его ухода Генри долго и пристально изучал записку из бумажника Хозера, держа ее рядом с текстом, только что переписанным Роджером. Почерки были внешне схожи, но даже на непрофессиональный взгляд инспектора записка шантажиста казалась фальсификацией. Он сообщил об этом Спецци, на которого его слова не произвели особого впечатления.

— Наверняка он старался изменить почерк, когда писал ее в Танжере, — высказался капитан. — Нужно отправить ее экспертам. Лично мне кажется, что записка подлинная.

— Могу ли я поинтересоваться, что еще вы нашли в карманах Хозера? — не без подковырки осведомился Генри.

Спецци принял вид оскорбленной невинности.

— Ничего сколько-нибудь интересного, мой друг. Лишь то, о чем я вам уже говорил. — Он сделал паузу. — А будет ли мне позволено поинтересоваться, кого еще из британских свидетелей вы проинструктировали о том, что им говорить на допросе?

Он с напускным смирением посмотрел на Тиббета, и оба разразились смехом.

— Touché[24], — признал Генри. — Виноват. Но имейте в виду: я бы не сказал ему ни слова, если бы знал о записке.

— Это послужит уроком нам обоим, — согласился Спецци. — Но уверен, что мы не причинили никакого вреда следствию. Я отошлю это, — он указал на записки, багажную квитанцию и паспорт, — в Рим сегодня вечером. Давайте теперь послушаем вашего доблестного соотечественника — полковника.

Полковник Бакфаст, судя по всему, придерживался того мнения, что о мертвых либо хорошо, либо ничего, и это побуждало его подходить к вопросу о личности Хозера с деликатностью бегемота, передвигающегося на цыпочках.

— Бедняга, — пробормотал он в усы. — Приятный во многих отношениях малый. Немец, конечно. Но он не виноват.

— Вообще-то он был итальянцем, — уточнил Генри.

— Итальянцем? В самом деле? Какое невезение! — воскликнул полковник, хотя было непонятно, относится ли его восклицание к трагедии, случившейся с Хозером, или к его национальности.

Да, он хорошо помнил Хозера по прошлому году и по позапрошлому, если на то пошло.

— Когда мы только приехали сюда, — сказал Генри, — у меня создалось впечатление, что он вам не очень нравится.

— Мне? — багровея, переспросил полковник. — Нет-нет. Я ничего не имел против него. Мы ведь были едва знакомы.

— Он никогда не рассказывал вам о себе или о своей работе?

— Боже милостивый, нет! — Полковник произнес это так, будто Генри предположил нечто в высшей степени оскорбительное. — С какой стати он стал бы это делать? Мы лишь время от времени перебрасывались несколькими словами.

Полковник заметно оживился, когда разговор коснулся его вчерашних спортивных занятий.

— Первоклассный маршрут, — заявил он. — Первоклассный! Разумеется, никакой лыжни: все засыпано снегом — просто превосходно. Мы спускались весьма медленно и достигли Имменфельда к двум часам. Там устроили себе поздний ленч, после чего я опробовал несколько местных спусков, пока Стейнз ходил по магазинам. Потом мы вернулись в Санта-Кьяру на поезде и присоединились ко всем вам в «Олимпии».

— А что вы можете сказать о поездке на подъемнике? Вы заметили Хозера, направлявшегося вниз?

Полковник прочистил горло и ответил:

— Там было чрезвычайно холодно и неуютно, как вы знаете. Пока ждали эту проклятую штуковину, мы продрогли до мозга костей. Неэффективность, вот как это называется. В Швейцарии ничего подобного не потерпели бы. Но когда имеешь дело с итальяшками…

Он вдруг заметил пристальный взгляд Спецци и сконфуженно запнулся. Потом нарочито поспешно продолжил:

— Сев в кресло, я укутался одеялом и, честно признаться, потерял всякий интерес к окружающему до того момента, как оказался наверху. Поэтому я вообще не заметил, что бедняга едет вниз.

— Полагаю, вы не слышали выстрела?

Полковник покачал головой.