Хотелось бы, чтобы эта охота мне снилась. И все же я, Сьюки Стакхаус, официантка и телепатка, была здесь: в ночной темноте, на ветке старого дерева, вооруженная только складным ножиком. Внизу я заметила движение; через лес скользил человек. С его предплечья свисал длинный шнур. Господи. Несмотря на свет луны, его лицо оставалось в тени деревьев, так что я не видела, кто это. Он прошел мимо, не заметив меня.
Как только он исчез из поля зрения, я вновь начала дышать. Я спустилась вниз так тихо, как только могла, и пошла через лес к дороге. На это уйдет достаточно времени, но если я выберусь на проезжую часть, мне, возможно, удастся поймать попутку. Затем я вспомнила, как редко по этой дороге ездили; возможно, было бы лучше пройти через кладбище к дому Билла? Я представила, как иду ночью по кладбищу, спасаясь от убийцы, и меня передернуло.
Но бояться еще сильнее было бессмысленно. Мне нужно было сконцентрироваться. Я продвигалась очень медленно, следя за каждым своим шагом. Падение в подлеске наделало бы много шума, и убийца сразу же бы меня обнаружил.
Ярдах в десяти к юго-востоку от своего убежища я нашла мертвую кошку. В лунном свете я не смогла различить ее окрас, но темные пятна вокруг маленького тельца определенно были кровью. Еще футов через пять лежал Бубба. Он был то ли без сознания, то ли мертв. С вампирами не поймешь – но, поскольку голова оставалась на месте, а из сердца не торчал кол, я могла надеяться, что он еще придет в себя. Похоже, кто-то подкинул ему отравленную кошку. Кто-то, кто знал, что Бубба меня охраняет, и слышал о его привычке пить домашних животных.
У меня за спиной хрустнула сломанная веточка. Я скользнула в тень ближайшего большого дерева. Вне себя от страха и злости, я не знала, переживу ли эту ночь.
Пусть у меня и не было винтовки, но было другое, особенное оружие. Я закрыла глаза и потянулась своим разумом к его. Темнота, красное, черное. Ненависть.
Я вздрогнула. Но чтобы выжить, нужно было продолжать – и я отпустила последние частички защиты. Мой разум заполнили пугающие, тошнотворные образы. Дон просит ударить ее, а потом замечает, как он крутит в руках один из ее чулок, чтобы накинуть ей на шею. Обнаженная Модетт умоляет пощадить ее. Незнакомая мне женщина – ее спина покрыта синяками и ожогами. И бабушка, моя бабушка, на кухне нашего дома, разозленная и борющаяся за жизнь.
Меня парализовало. Это было шокирующе и жутко. Чьи же это воспоминания? Я увидела детей Арлин, играющих на полу в моей гостиной; я увидела себя, и эта «я» не походила на то, что я видела в зеркалах. На «моей» шее красовались глубокие дыры, с похотливой ухмылкой я приглашающе поглаживала внутреннюю сторону бедра.
Я была в разуме Рене Леньера. Рене видел меня такой. Рене был безумен. Теперь я поняла, почему не могла четко разобрать его мысли; он прятал их в дальнем углу, в той части своего разума, которую никому не доверял, которую отделял от своего сознательного «я».
Он видел за деревом чью-то тень и думал, не женский ли это силуэт. Он видел меня.
Я бросилась на запад, к кладбищу. Я не могла и дальше прислушиваться к его мыслям, потому что полностью сосредоточилась на беге, огибая деревья и кусты, поваленные ветки и овражки, в которых скопилась вода. Я считала себя сильной, но ноги заплетались, руки дрожали, а дыхание напоминало всхлипы волынки.
Я вырвалась из леса и оказалась на кладбище. Самая старая его часть находилась севернее, ближе к дому Билла, и спрятаться там было бы проще всего. Я неслась мимо надгробий – современных, установленных вплотную к земле, не подходящих на роль укрытия. Я перепрыгнула через могилу бабушки – земля не успела осесть, надгробия еще не было. Меня преследовал ее убийца. Как дурочка, я обернулась посмотреть, насколько он близко, и в лунном свете увидела растрепанного Рене – он почти меня догнал.
Я быстро спустилась в низину, а оттуда выбежала на северный холм. Решив, что теперь между мной и Рене достаточно больших надгробий и статуй, я скользнула за высокую гранитную колонну, увенчанную крестом. Я стояла, прижавшись к холодному камню и зажав рот ладонью, чтобы Рене не услышал, как я пытаюсь отдышаться. Я заставила себя успокоиться настолько, чтобы прислушаться к Рене; но его мысли путались, и я не могла их прочитать. Я слышала только злость, которую он испытывал, пока в его разуме не всплыла четкая мысль.
– Твоя сестра! – заорала я. – Синди еще жива, Рене?
– Сука! – крикнул он, и в эту секунду я узнала, что первой погибшей была сестра Рене: та, которой нравились вампиры, та, которую он время от времени навещал, по словам Арлин.