Мертвые хватают живых

— Значит, Пилсудчикам Гитлер милее Советской России, — как бы подводя итог услышанному, удовлетворенно кивнул головой Вячеслав Михайлович. — Польша в очередной раз отказалась от нашей помощи, что ж, мы в этом и не сомневались! Главным было предложить и зафиксировать сей факт для истории… Пусть надеются на Лондон с Парижем, дело хозяйское. А вот у нас теперь полностью развязаны руки, что произошло очень вовремя. Позиция польского правительства окончательно подводит черту под бессмысленными переговорами с Великобританией и Францией. Принято решение прекратить эту пустую говорильню…

Начальник Первого европейского отдела осмелился прервать шефа:

— Но ведь ресурс переговорной базы еще не выработан. Есть надежда…

Молотов проигнорировал это незрелое суждение.

— …Прекратить тратить время на этих не имеющих должных полномочий переговорщиков и вступить в диалог с Германией. Не все из вас знают, что имперское правительство буквально только что выступило с инициативой срочно заключить с нами полномасштабный договор, не ограничивающийся только пактом о ненападении, который в полной мере обеспечит и гарантирует наши интересы. Мы не только не влезем в чужую войну, но и, не сделав ни одного выстрела, значительно отодвинем наши границы на запад, что в условиях надвигающейся большой европейской бойни, принципиально важно. Товарищ Сталин, под гениальным руководством которого осуществляется социалистическое обновление нашей страны, указал при этом, что еще важнее то, что в созидательное строительство нового мира включится большой отряд трудящихся, доныне ломающий спину на капиталистов и помещиков. Это — наши томящиеся под гнетом польского санационного режима соотечественники из западных районов Украины и Белоруссии и исторически близкие нам прибалты, неспособные самостоятельно восстановить у себя советскую власть. Теперь о первоочередных задачах аппарата НКИД…

Из директивы секретариата исполкома Коминтерна от 9 сентября 1939 г. (стиль и текст подлинные, приведены без изменений):

"Международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, отвергнувшую помощь Советского Союза, угнетающую другие национальности".

Через пару дней Клаутов как-то даже привык к тому, что за ним неотвязно следует "топтун". Сложнее было примириться с тем, что его домашний телефон, скорее всего, прослушивался. Если уж пустили наружное наблюдение, то без подобного "оперативного средства" наверняка обойтись не могло. Журналист настолько свыкся со своим пребыванием "под колпаком", что даже научился подолгу отвлекаться от неотвязных мыслей о том, чему же он обязан столь деятельным вниманием контрразведки. А с телефонными разговорами вопрос решился просто: то, что он никак не мог позволить неведомому оператору записать на пленку, говорилось со служебного телефона, только не из его, а из соседнего кабинета. Именно таким образом Петр позвонил как-то Татьяне и самым решительным образом сообщил, что нужно встретиться.

— Может, где-нибудь в городе? — осведомилась Борисова.

Видимо, не хочет близости, и предпочитает встретиться в менее провоцирующей обстановке, не без сожаления сообразил Клаутов и поспешил заверить собеседницу, что повестка дня будет сугубо деловая.

— Отчего тогда не в нашем кафике? — она имела в виду заведение недалеко от Никитских ворот, куда они в свое время частенько хаживали.

— У меня неприятности, и я не хочу, чтобы наш разговор был подслушан.

— Даже так? Приезжай сразу после работы! — встревожено приказала Татьяна. — Если…

— Если что?

— Если только это не уловка, чтобы злокозненно проникнуть в мою светелку.

— Тань, мне не до шуток. К семи буду.

Закончив свой не слишком изобилующий фактами, но переполненный эмоциями рассказ, Петр принялся уныло тыкать вилкой в специально для него приготовленное любимое блюдо — тушенную в овощах рыбу (подрумяненное филе судака плюс цукини, баклажаны, очищенные помидоры плюс предварительно обжаренные толстенькие кругляши картошки плюс петрушка с укропом).

— Слушай, у тебя выпить, ничего нет?

— Посмотри в холодильнике, там должно быть с полбутылки красного сухого. — Петр встал. — Собираешься красное с рыбой?

— Долой предрассудки!

Терпкое вино пробудило аппетит, Таня меж тем закурила и, пригубив "шприц" (после поездки в Черногорию и Сербию она не оставила этого пристрастия), заговорила:

— Не понимаю, отчего ты запаниковал. Я склонна согласиться с Гусевым: скорее всего, тебя проверят, и все прекратится. Мне…

— Во-первых, вовсе я не запаниковал, — обиженно перебил ее журналист. — Просто быть под наблюдением очень неприятно. Вспомни свои ощущения в Белграде. Во-вторых, не верю я в то, что в наши дни кто-то, стремясь свести счеты со своим врагом, начнет стучать в ФСБ. Понимаешь, время другое. Если хочешь, не модно. Иная ментальность. Скорее, обратятся если не к профессиональному киллеру, то просто к уголовнику, чтобы избил да переломал руки-ноги…

— Полагаешь, было бы приятнее, если бы вместо интеллигентной слежки тебе проломили голову?