Мертвые хватают живых

— И ты туда же… Между тем я намерен взять его под стражу: твой друг был единственным, кто за последние полвека читал дело коллаборациониста Петра Клаутова, которого арестовал и допрашивал Вацетис. Он же вынюхивал что-то в доме, где проживал генерал-майор. Имеются и другие обстоятельства, которые следует прояснить, и спокойнее это будет сделать, когда подозреваемый будет под замком. Сам-то, с чем пожаловал? Напал на след?

— Капитан, — Гусев старался говорить спокойно, — мы оба с тобой знаем, что за Клаутова ты уцепился только потому, что никого более подходящего на роль убийцы у тебя нет. Твои доводы не проймут ни одного мало-мальски здравомыслящего судью, и он не даст санкции на арест. Конечно, наше правосудие не часто решается на конфронтацию с "инстанциями"… Но учти, что "Независимое Обозрение" — влиятельная газета, и она поднимет шум. А оно тебе надо? Отпусти Клаутова под подписку о невыезде и под мое поручительство, никуда он не денется!

Сидорцев задумался. Затем молча достал из ящика письменного стола лист бумаги и протянул его майору.

— Пиши.

— Что?

— Как что? Поручительство.

Уложив поручительство в папку, и сняв с Петра подписку, капитан вызвал дежурного и велел проводить задержанного (разумеется, распорядившись освободить и Борисову). Закрывая за собой дверь, журналист услышал сытый голос Сидорцева:

— Как бы тебе, Гусев, не пожалеть об этой расписочке.

27

Из доклада Председателя Совета Народных Комиссаров и народного комиссара иностранных дел тов. В. М. Молотова на заседании Верховного Совета Союза ССР 31 октября 1939 года (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):

"Происшедший крутой поворот в отношениях между Советским Союзом и Германией, между двумя самыми крупными государствами Европы, не мог не сказаться на всем международном положении… Во-вторых, надо указать на такой факт, как военный разгром Польши и распад Польского государства. Правящие круги Польши немало кичились "прочностью" своего государства и "мощью" своей армии. Однако оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей. "Традиционная политика" беспринципного лавирования и игры между Германией и СССР оказалась несостоятельной и полностью обанкротилась".

— Ну, не позорище ли? — капитан Данилов с чувством шлепнул ладонью по столешнице. Он был крупноват для танкиста, и по этой причине с большим трудом поступил в свое время в бронетанковое училище. — Как я объясню своим ребятам, которых не один год готовлю к войне с фашистами, чего такого ради, бойцы Рабоче-крестьянской Красной Армии пройдут через три дня по Гродно в едином парадном строю с гитлеровцами? И наши командиры будут стоять на одной трибуне с фашистами…? Представь только: комбриг Кривошеин рядом с Гудерианом на "параде победы"! — Достав из пачки папиросу "Казбек", он злобно в нее дунул и, отнюдь не стремясь к этому, выдул из гильзы весь табак.

— Я бы на твоем месте вообще никому ничего не объяснял, — лениво проговорил старший лейтенант Гаврилов, тоже танкист. — Не их это ума дело…, - он плеснул в стакан водки и кинул ее в себя, даже не дрогнув кадыком, — как, впрочем, и не нашего.

— Но ведь и седьмой конгресс Коминтерна, и восемнадцатый съезд партии…, - продолжал горячиться Данилов.

— У тебя тушенки нет? — перебил его старлей. Пока сбитый с панталыку капитан пару секунд молча открывал и закрывал рот, он нюхнул корочку черного хлеба и назидательным тоном проговорил: — Вместо того чтобы мучиться чужими проблемами, проштудировал бы повнимательнее последнюю речь Молотова. — Расстегнув лежавшую рядом планшетку, он достал аккуратно свернутую "Правду". — Так… Ага! Стало быть, про изменения в международной обстановке. Вот: "…некоторые старые формулы, которыми мы пользовались еще недавно и к которым многие так привыкли, явно устарели и теперь неприменимы. Надо отдать себе в этом отчет, чтобы избежать грубых ошибок в оценке сложившегося нового политического положения в Европе". Видишь, все просто! Как в Грузии.

— Что в Грузии?

— После училища наградили меня, как отличника, путевкой. Только не в Сочи — ростом не вышел — а в Гагры. Ну, как полагается, автобусная экскурсия на Рицу. Тормознули мы у единственного на весь город светофора. А гид у нас очень куда-то торопился, спрашивает у водилы: чего, мол, стоим? Тот отвечает: "Не видишь, красный!". Гид ему: "Слушай, не очень красный, езжай, да!". Тот и газанул. Это я к тому, что Германия теперь не очень коричневая…

Хлопнула дверь, и в горницу вошел третий из квартировавших в этой большой белорусской хате офицеров, командир временно прикомандированной к танковому полку команды НКВД лейтенант Вацетис.

— До чего ж поганое местечко, — с порога, тщательно соскребая с сапог жирную глину, пожаловался он. — Контрик на контрике сидит и контриком погоняет. — Увидев бутылку водки, зябко потер руки. — Товарищи танкисты, не дайте умереть ассенизатору тыла, плесните сто грамм!