Месть. Проклятие дракона

Оливия и забыла, когда танцевала последний раз, чувствуя себя такой красивой и женственной. Умелые руки Элладриила непринужденно вели ее по залу, и ноги девушки, казалось, сами собой повторяют за эльфом все движения, вспоминая цепочки шагов и повороты.

Элл вдруг остановился и, обхватив ладонями лицо Оливии, осторожно коснулся губами ее губ.

— Amin mela lle, Ollwë* (Я люблю тебя, Олли)*, - прошептал эльф, лихорадочно сверкая синими глазами. — Amin mela lle, Eathari.

— Не надо, — отчаянно затрясла головой Оливия. — Пожалуйста, — непрошенные слезы больно обожгли глаза, и она вскинула ладонь, чтобы закрыть рот эльфа, заставив его замолчать.

— Я люблю тебя, — мягко и терпеливо повторил Элладриил. — Это не блажь, не игра, это мое сердце говорит с тобой на языке любви, — мужчина пылко приложил дрожащую ладошку охотницы к своей груди. — Ты свет моих глаз, услада моего сердца, ты тепло моей души. Выходи за меня, моя Eathari.

— Я не могу. Не могу! Не могу!!! — закричала Оливия, закрывая руками залитое слезами лицо.

— Почему? — Элл обнял ее, пытаясь прижать к себе и успокоить.

— Поэтому, — резко оттолкнув эльфа, Ли стянула с плеча платье, демонстрируя черный, похожий на клеймо символ, въевшийся в ее кожу.

Элладриил потерянно посмотрел на метку, перевел измученный взгляд на бледное лицо девушки и, коснувшись кончиками пальцев ее дрожащих губ, выдохнул:

— Знак 'сента'….

Отчаяние каленым железом жгло душу Оливии, ей хотелось выть — упасть на пол и, свернувшись калачиком, скулить, как побитой собаке. Почему все так в ее жизни? Зачем он сказал, что любит? Умный, добрый, красивый мужчина любит ее, а она не может ответить ему взаимностью… она ничего не может… она бессильна что-либо изменить!

— Зачем? — с затаенной болью в голосе спросил Элл. — Зачем так? — касаясь знака связи, горько спросил он. — Это дикость — привязывать к себе женщину таким способом. Это пережиток прошлого… так в темные времена защищались от эгрэгоров, но теперь… Зачем? Как ты могла согласиться на такое?

Ли закрыла метку, вернув ткань наряда на место, и протяжно всхлипнула, не в силах больше сдерживать душившие ее слезы. Столько разных противоречивых чувств рвали ее изнутри на части: гнев, стыд, боль… Все смешалось в какое-то ведьмовское зелье, разъедающее глаза, сердце, душу. Ее трясло от обиды и такой неуместно проснувшейся жалости к самой себе.

— О, небо! Ты не… — внезапно догадался Элл. — Прости, — эльф импульсивно схватил девушку, прижав к себе со всей силы. — Apsen amin, Ollwë* (Прости меня, Олли)*.

Жуткий грохот слетевшей с петель двери взорвал нарушаемую тихими всхлипами Оливии тишину, и на пороге комнаты, словно призрак, сжимающий в руке сияющий древними рунами клинок, возник Кассэль дель Орэн.

— Что здесь происходит? — тихий и зловещий голос, как шуршащая крыльями птица, пролетел по залу, ударившись в грудь Оливии выбивающим дух кулаком.

С ужасом отпрянув от Элла, она смотрела в полыхающие яростью зеленые глаза супруга.

— Kethavel? Что ты здесь делаешь? — изумленно вскинул брови Элладриил.

— Не ждал? — язвительно потянул Касс, передернув шеей и громко хрустнув пальцами свободной руки.

Ястреб длинно выдохнул сквозь сжатые зубы распирающий легкие воздух. Клокочущий внутри гнев затопил его разум, когда он заметил, как непозволительно фривольно руки светлого эльфа обнимали тело его жены. Из Касса полезло что-то неуёмное, ядовито-собственническое, острым углом пропоровшее сжавшееся в тугой ком нутро.

Как же вовремя он появился и как же правильно сделал, что пошел на хитрость, чтобы проникнуть в Таоррисин.

Первым желанием, когда он вышел из салона Иримэ, было рвануть к гномьему посту, а оттуда сразу в Айвендрилл, но, поразмыслив, Касс решил, что пограничный пост Lantalca сразу предупредит Владыку о его появлении, и к тому моменту, когда он прибудет во дворец, Оливию оттуда уже вывезут. Развернув листок, который ему дала эльфийка, герцог отправился на поиски Тобозара.

Крепкий, похожий на гриб-боровик гном приехал на рынок Лоргорна во второй половине дня. Полчаса Кассэль тенью бродил следом за мужчиной, без зазрения совести роясь в его мозгах. Он просто не мог поверить, что женщина, жившая в воспоминаниях гнома — это Оливия. Так мало она походила на ту угрюмую и озлобленную охотницу, которую знал Касс — яркая, как прорезавший тьму луч солнца, красавица с длинными, темными волосами, заплетенными в косу, полными улыбающимися губами и теплым, искрящимися смехом взглядом. Нет, невозможно! Эта женщина просто не могла быть ей! И все же это была она… бездонные, цвета полуденного летнего неба глаза невозможно было спутать ни с какими другими. И хотел бы забыть, но никак не получалось. Эти глаза — его вечный укор, его персональный кошмар, его карающая рука возмездия, заставляющая проклятую Эребом совесть корчиться в болезненных муках.

Гном, заметивший слежку, мгновенно схватился за топор, а как только Касс протянул ему четырехлистник, разразился веселым смехом.