Месть сыновей викинга

Я могу рассказывать об этом часами и часто делаю так в надежде, что хотя бы часть моей горькой жизненной мудрости кому-то пригодится. И года не прошло с тех пор, как я благословил моего сына на командование войском, сплоченность которого так долго формировал. Теперь он отправляется на войну при любой возможности, чтобы расширить границы владений и уйти подальше от дома, уклониться от моих рассказов.

Но ровно так и должно быть.

Такова привилегия юности – относиться к прошлому с презрением и извлекать собственный опыт из современности. Вероятно, молодежь вынуждена повторять наши ошибки, но бог с ними. Для меня гораздо хуже то, что я имею возможность излить душу исключительно пергаменту.

Быть может, в далеком будущем кто-нибудь заинтересуется тем, каким образом события прошлого повлияли на современную жизнь, и тогда мои записи окажутся интересны потомкам. Потому я стремлюсь подробно рассказать о многочисленных событиях своей длинной жизни. Лишь боги ведают, принесет ли когда-нибудь мое занятие пользу кому-то, кроме меня. Одно несомненно: когда я оглядываюсь в прошлое, некоторые воспоминания выделяются из череды кровавых сражений и приключений, предательств и подвигов, смертей и покушений. Мое пребывание в тюрьме-колодце в Йорвике – одно из них.

Я слишком поздно сообразил, что надо было крепко держаться за доску. Когда я это понял, Ивар Бескостный почти вытянул ее на поверхность. От страха у меня закружилась голова, когда надо мной закрылась тяжелая крышка люка и меня объяла тишина. В кромешной тьме я с трудом пришел в себя, оперся на каменную стенку и попытался подавить собственное дыхание. Я прислушивался, ожидая уловить слабый шорох, который должен был исходить от ползучих гадов. Но на дне колодца не было слышно ни единого звука.

Я так долго стоял неподвижно, что ноги начала сводить судорога. Я осторожно приподнял ступню над неровным полом и наткнулся на что-то мягкое; рывком отдернул ногу. Меня бросило в пот, и, несмотря на холод, моя куртка на спине промокла насквозь.

Вновь наступила звенящая тишина.

Тот, кто никогда не оказывался запертым в абсолютной темноте, лишенный возможности испытывать другие ощущения, кроме осязания кончиками пальцев шершавой поверхности камня и привкуса рвоты во рту, вряд ли сумеет осознать грандиозность охватившего меня ужаса. Он был хуже страха в ожидании удара и гораздо более всеобъемлющий, чем паника, в которую впадает воин, стоящий в щитовой стене, при сближении с шеренгой врагов, чьи лица искажены жаждой крови.

Меня объял страх перед самим страхом.

От осознания факта змеиного соседства страх мой кипел, как вода в перестоявшей на открытом огне кастрюле, и захлестывал меня приступами паники. Теперь я понимал, что испытывал Рагнар Лодброк, на месте которого оказался. Его присутствие было гораздо ощутимее здесь, во тьме, чем когда я стоял рядом с его мертвым телом под тентом из паруса во время переговоров. Спустя целый год я очутился в тех же обстоятельствах, что и он, и теперь между нами протянулась невидимая нить. Казалось, я могу дотронуться до него, если оторвусь от стены и сделаю шаг вперед. Это ощущение действовало на меня отнюдь не успокаивающе.

Моя глотка сжалась, словно меня уже укусила змея. Я вдыхал воздух поверхностными рывками, однако он не достигал легких. Узкая шахта колодца вдруг загудела, под тяжестью стены я начал склоняться к полу и оперся о влажный камень, чтобы удержать равновесие, но был вынужден опуститься на колени. Когда я вновь смог дышать, обнаружил, что сижу на полу, опустив руки вдоль туловища. А под одной из моих ладоней – чешуйчатая спина гадюки.

Я не смел пошевелиться.

Под черепом у меня сновали молниеносные импульсы.

Очень медленно я сообразил, что змея не двигается. Ее плоское тело было твердым, как палка. Спустя длительный промежуток времени я осторожно передвинулся. Кончики моих пальцев скользили по спине мертвого гада. С подступившей к горлу тошнотой я нащупал сквозь чешуйчатую кожу крошечные ребра.

Змея по-прежнему лежала неподвижно.

Наконец в приступе бесстрашия я схватил змею за кончик хвоста и приподнял – раздался негромкий сухой треск. Между моими пальцами остался кусочек мертвой плоти.

Осознание счастливого обстоятельства пришло ко мне не сразу, но когда это случилось, я не мог удержаться от хохота. Когда мы с Ярвисом, стоя на краю колодца, смотрели на горящий на дне ямы факел, там еще были живые змеи. Но это происходило целую зиму назад, теперь на дне валялись маленькие ссохшиеся тушки.

Постепенно моя радость улетучилась. Я по-прежнему находился в глубокой яме – без еды и воды, охраняемый безумным монахом, жаждущим мести.

Возможно, змеи стали бы для меня более приятной альтернативой.

45

Когда наверху скрипнула открывающаяся крышка, мне пришлось поднести руку к лицу и прикрыть глаза от яркого света факела. Я не ждал ничего хорошего от мира наверху и лежал, свернувшись калачиком, у скругленной стены колодца. Я даже не знал, сколько времени провел в этой ловушке: в тишине и мраке меня покинуло чувство времени.