Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе

Перед нами женщина, которая обращается к аналитику, так как совершает действия, которые обычно характеризуются как клептомания… Довольно долгое время ее буквально осаждают актуальными интерпретациями переноса… Ни одна из этих интерпретаций, при всей их разработанности и тщательности, защиту субъекта ни в коей степени не затрагивает…

Анализ не трогался с места, говорит аналитик, пока однажды пациентка не явилась вся заплаканная, узнав перед этим о смерти – в стране, которую она со своими родителями давно оставила, в тогдашней нацистской Германии – женщины, которая была одним из людей, окружавших ее в детстве, подругой ее родителей, с которой, однако, у нее были отношения совершенно иные, нежели с родителями. Ей никогда еще не случалось скорбеть об умершем столь глубоко.

Как реагирует на эту необъяснимо несдержанную реакцию наш аналитик? Как всегда – она ее интерпретирует. Более того, интерпретации она предлагает разные… Но все напрасно. Сдвиги начинаются лишь тогда, когда аналитик честно признается, что она в растерянности и что ей больно видеть страдания пациентки. Отсюда она тут же делает вывод, что именно позитивная, реальная, живая отзывчивость способна стать для анализа движущей силой[30].

Необычную чувствительность, повально охватившую аналитиков, можно объяснить не только изменениями теоретической повестки, которая при всей консервативности анализа всегда подвержена господствующей в каждый отдельно взятый момент моде – например, на поддержку Эго, на акцентуации характера или на внеэдипальных пациентов. Предмет здесь, по существу, не имеет значения и даже до известной степени случаен. Выказываемая сообществом готовность заново и целиком перестроить аналитическое здание под эгидой определенного понятия или концепта представляет собой не что иное, как acting out, отреагирование в форме деятельного беспокойства и поиска предмета.

Подтверждение тому – отмеченная Лаканом практически полная утрата деятельностью аналитиков в рассматриваемый период перспективы дальнейшего развития на базе фрейдовских понятий и идей. Постепенное забвение аналитическим сообществом условий возникновения этих понятий – факт вполне объяснимый. Необъяснимой остается избирательность этого процесса, выражающаяся в безжалостном разрыве одних важнейших линий фрейдовской мысли и адаптацией под свои нужды других. Сам Фрейд замечал по этому поводу, что не имеет ни малейшего представления о причинах происходящего и может объяснить его лишь игрой случая, значение которой от него скрыто.

Характерно, что на уровне желания аналитика анализ утрачивает не столько составляющие предмета своего исследования, сколько первоначальный объект. Речь идет именно об объекте в психоаналитическом смысле – послевоенный аналитик не просто сбивается с заданных Фрейдом теоретических координат, но и непосредственно утрачивает в аналитическом желании то, что воодушевляло Фрейда либидинально. Эта утрата не может быть зарегистрирована в академическом регистре, поскольку с самого начала принимает пикантный облик истерической субъектности, чьи построенные на лжи отношения с собственным желанием, наряду с контрастирующей откровенностью, на другом уровне так сильно взбудоражили Фрейда.