Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе

Слишком раннее, не имевшее ничего общего с вызревавшим в тот же период социологическим подходом открытие Фрейда отказывается от телеологических воззрений на общественную сцену, где брошенный в водоворот социальных условностей субъект в поисках удовлетворения вынужден балансировать между личным и общественным. Анализ прежде всего показывает, что субъектом движет не компромисс в области целей, а принуждение отдать долг, связанный с предъявлением желания. Это фрейдовское прозрение совпало с открытием, что пресловутая сексуальность, в том числе в биологически репродуктивном своем аспекте, гораздо теснее сопряжена не с наслаждением, а с тревогой, порожденной бескомпромиссным требованием извне. Субъект должен чем-то расплатиться – таково буквальное определение пресловутого «отчуждения», которое во времена Фрейда даже ближайшими его последователями понималось узкогуманистически. Вместо применения психоанализа к преодолению социальных и сексуальных ограничений, о чем порой заговаривали неудовлетворенные спектром его кабинетного приложения философы, Фрейд на сравнительно немногочисленных примерах открывает настоятельную нужду любого субъекта свести свое бытие к демонстрации особого типа желания в ответ на нужду другого субъекта в созерцании этого желания, которую он всегда удовлетворяет не полностью.

Таким образом, отказавшись от социально-терапевтического взгляда на психоаналитическую деятельность, Лакан оказался прав: «лечить» здесь, собственно, нечего. Неудовлетворенность субъекта лежит не в социальной плоскости, как полагает обслуживающая его нехватку психотерапия: он ищет не собственного удовлетворения под прикрытием «общезначимых» социальных целей, а возможности предъявить другому достигнутый уровень сексуации. При этом описание своей деятельности субъект всегда подвергает социально приемлемой рационализации, говоря исключительно о благотворности участия в общественных инициативах. Но, вопреки неокантианскому идеалу «совместности», никакое непосредственное участие в происходящем, никакое подключение к «смыслу» для него недоступно. Аналитическая оптика показывает, что если субъект и вписывается в какую-то деятельность на символическом уровне, то лишь покуда она позволяет продемонстрировать другому оформленный способ желать. Другого подключают не к содержанию деятельности, а к ее форме, призванной отразить степень «огранки» желания частичным объектом, после которой субъекту потребно не всякое удовлетворение. Точно такой же разборчивости он ожидает теперь и от другого.

В этом и состоит лакановский идеал-Я – понятие, уточняющее и в итоге упраздняющее сверх-Я Фрейда. Если последнее характеризовалось тем, что предъявляло субъекту требования общезначимого общественного блага и терзало его за промахи в этой области в сугубо частном порядке, то идеал-Я, напротив, немедленно выводит сцену его активности на публичный уровень и оставляет субъекта самостоятельно выяснять отношения с собственным желанием.

Здесь приоткрывается выход из тупика, созданного, по наблюдению Лакана, фрейдовским центральным концептом Penisneid, зависти к органу, само существование которого якобы принуждает субъекта к его предъявлению, что порождает страх кастрации с мужской стороны и зависть – с женской. Оптика сексуации показывает, что символического предъявления требует не реальность органа, как поначалу решили постфрейдовские аналитики, столкнувшиеся с тем, что показалось им удачной иллюстрацией правоты Фрейда, – с поведением гомосексуальных субъектов (например, при круизинге), которые требуют от потенциальных партнеров как можно скорее продемонстрировать орган, без чего они якобы не могут реализовать свое желание. Однако доказательства требует реальность не органа, а определенных практик желания. Субъект создает видимость, образ желающего посредством предоставленных ему отцовской метафорой средств сексуации.

Речь в данном случае идет вовсе не о пустом самолюбовании. Запутавшись в теоретических хитросплетениях нарциссизма и постепенно осознав, что никакой истинный нарциссизм субъекту не только не свойствен, но, похоже, и недоступен, Фрейд постепенно приходит к пониманию: субъект прежде всего побуждается к демонстрации другому необратимости преобразований в своем желании. Предъявляется при этом не полнота обладания органом, а фаза сексуации, которая, как субъекту кажется, уже завершена, а потому может служить для другого примером. Роль метафоры отца выражается в том, что не выводимая чисто антропологическими средствами отцовская фигура выступает для субъекта тренажером, точильным камнем сексуации, обработка которым открывает возможности для дальнейшей демонстрации желания другим субъектам. Ничего иного «реальный отец» не умеет и никакими иными свойствами не обладает – его редуцированность к функции контроля за оформленностью желания оказывается почти что карикатурной.