Метаморфозы

        И натерпевшись в пути, к пескам прибывают фригийским.

        Есть посредине всего, между морем, сушей и небом,

40   Некое место, оно — пограничье трехчастного мира.

        Все, что ни есть, будь оно и в далеких пределах, оттуда

        Видно, все голоса человечьи ушей достигают.

        Там госпожою — Молва; избрала себе дом на вершине;

        Входов устроила там без числа и хоромы; прихожих

45   Тысячу; в доме нигде не замкнула прохода дверями;

        Ночью и днем он открыт, — и весь-то из меди звучащей:

        Весь он гудит, разнося звук всякий и все повторяя.

        Нет тишины в нем нигде, нигде никакого покоя,

        Все же и крика там нет, — лишь негромкий слышится шепот.

50   Ропот подобный у волн морского прибоя, коль слушать

        Издали; так в небесах, когда загрохочет Юпитер

        В сумрачных тучах, звучат последние грома раскаты.

        В атриях — толпы. Идут и уходят воздушные сонмы.

        Смешаны с верными, там облыжных тысячи слухов

55   Ходят; делиться спешат с другими неверною молвью,

        Уши людские своей болтовнею пустой наполняют.

        Те переносят рассказ, разрастается мера неправды;

        Каждый, услышав, еще от себя прибавляет рассказчик.

        Бродит Доверчивость там; дерзновенное там Заблужденье,

60   Тщетная Радость живет и уныния полные Страхи;

        Там же ползучий Раздор, неизвестно кем поднятый Ропот.

        Там обитая, Молва все видит, что в небе творится,

        На море и на земле, — все в мире ей надобно вызнать!

        Распространила она, что с сильным пришли ополченьем

65   Греков суда; но нет, их встретил во всеоружье

        Враг; проходы закрыл, защитить позаботился берег

        Трои. Первым тогда от Гектора, волею рока,

        Пал ты, Протесилай[497]! Недешево стоил данайцам

        Бой и могучий душой, убиеньем прославленный Гектор!

70   Но и фригийцам[498] пришлось всю силу изведать ахейской

        Длани и крови пролить немало. Уже и сигейский[499]

        Берег багрился, и Кикн, потомок Нептунов, уж смерти

        Тысячу предал мужей. Ахилл стоял в колеснице

        И пелионским[500] копьем укладывал строи троянцев;

75   Он по рядам, или Кикна ища, или Гектора, встретил

        Кикна, — и на десять лет отложилась Гектора гибель.

        Вот, погоняя коней, ярмом блестящие шеи

        Сжав, герой на врага колесницу направил; в могучих

        Дланях потряс он копье, задрожавшее грозно, и молвил:

80   «Кто бы ты ни был, юнец, да станет тебе утешеньем

        В смерти, что был ты копьем гемонийца заколот Ахилла!»

        Так промолвил герой, — и копье вслед голосу взвилось,

        Но хоть в ударах его никакой не случалось ошибки,

        Он ничего не достиг наконечником брошенной пики.

85   Только лишь слабый удар поразил ему грудь, произносит

        Тот: «Богини дитя, — ибо ты по молве мне известен, —

        Что удивляешься так, что нет на груди моей раны?»

        Он удивился и впрямь. «Мой шлем, который ты видишь,

        С гривой коня золотой, щит — груз руки моей левой, —

90   Нет, я не ими спасен. Они — украшенье, и только.

        Этого ради и Марс надевает доспехи; но если

        Скину доспехи совсем, не меньше уйду невредимым.

        Что-нибудь значит, что я не рожден Нереидой, но оным,

        Кто над Нереем самим, над детьми и над морем владыка!» —

95   Молвил; и, целясь копьем в закругленье щита, в Эакида

        Бросил его, и оно слой меди и кожи бычачьей

        Девять пробило слоев и только в десятом застряло.

        Вырвал герой острие и обратно дрожащую пику

        Кинул могучей рукой. Двукратно поранено тело —

100 Все ж невредимо оно. Не пронзило и третье оружье

        Незащищенного, грудь под удар поставлявшего Кикна.

        Разгорячился Ахилл, как бык на открытой арене,

        Что на дразнящую ткань пунцовую рогом ужасным

        Тщится напасть, хоть чует, что ран избегает противник.

105 Иль отвалился с копья — глядит — наконечник железный?

        Нет, на древке торчит. «Так, значит, рука ослабела?

        На одного истощила она в ней бывшие силы!

        Годной, однако, была, когда я Лирнесскую крепость[501]

        Первым в прах разметал; когда Тенедос я и Фивы[502],

110 Ээтионов предел, наполнил их собственной кровью,

        И Эолийский Каик багряным от кровопролитья

        Тек, и копья моего мощь дважды почувствовал Телеф![503]

        На побережии здесь немало убитых я сгрудил.

        Вижу, моя тут рука и была и осталась пригодна!» —

115 Молвил; но, мало еще доверяя свершенному, прямо

        Кинул в Мента копье, в ликийского простолюдина, —

        Сразу ему и броню прободал, и грудь под бронею.

        А как ударился тот головой полумертвой о землю,

        Тотчас извлек он копье, из дымящейся раны и молвил:

120 «Руку свою узнаю и копье, с каким победил я.

        Их я направлю в него и, молю, да успеха достигну!»

        Так произнес и на Кикна напал; с пути не склонился —

        В левом плече зазвенел, не избегнут противником, ясень

        Но как от некой стены или твердой скалы отскочил он.

125 Там, где ударил Ахилл, он увидел, однако, что пятна

        Крови на Кикне, и вот взвеселился герой — но напрасно:

        Раны не было, — Кикн обагрен был Ментовой кровью.

        В ярости шумно тогда Эакид с колесницы высокой

        Спрянул и светлым мечом спокойно стоящего Кикна

130 С маху разит — и видит: броня и шелом прохудились,

        Но посрамилось опять в твердокаменном теле железо.

        Тут не стерпел Эакид и трижды, четырежды Кикна

        Тылом округлым щита по лицу и вискам ударяет,

        За уходящим идет, теснит то обманом, то боем

135 И не дает передышки ему, изумленному. Кикна

        Страх обуял; задернул глаза его мрак; а покуда