Метаморфозы

395 Тайну сулит сохранить и не только — взывает: «Откройся,

        Помощь дозволь оказать, — моя не беспомощна старость.

        Если безумье в тебе, — исцелят заклинанье и травы;

        Если испорчена ты, обрядом очистим волшебным;

        Если же гнев от богов, — умиряется жертвами гнев их.

400 Что же полезней еще предложу? И участь и дом твой

        Счастливы, все хорошо; мать здравствует, жив и родитель!»

        Лишь услыхав об отце, испустила глубокие вздохи

        Мирра. Кормилица все ж и теперь греха никакого

        Не заподозрила, но о какой-то любви догадалась.

405 Крепко решив разузнать, что б ни было, — молит поведать

        Все, на старую грудь привлекает льющую слезы

        Деву, сжимает в руках своих немощных, так говоря ей:

        «Вижу я: ты влюблена; но — откинь спасенья! — полезной

        Буду пособницей я в том деле. Отец не узнает

410 Тайны!» Но злобно она отскочила от старой, припала

        К ложу лицом, — «Уйди, я прошу, над стыдом моим горьким

        Сжалься, — сказала, — уйди, — настойчивей молвила, — или

        Спрашивать брось, отчего я больна: лишь грех ты узнаешь».

        В ужасе та, от годов и от страха дрожащие руки

415 К ней простирает с мольбой, питомице падает в ноги.

        То ей пытается льстить, то пугает на случай, коль тайны

        Та не откроет, грозит ей уликой тесьмы и попытки

        Кончить с собой; коль откроет любовь, обещает ей помощь.

        Голову та подняла, и внезапные залили слезы

420 Старой кормилицы грудь; и, не раз порываясь признаться,

        Речь пресекает она; застыдившись, лицо закрывает

        Платьем и молвит, — «О, как моя мать осчастливлена мужем!»

        Смолкла и стон издала. Кормилица похолодела,

        Чувствует — ужас проник до костей в ее члены. Поднявшись,

425 Волосы встали торчком на ее голове поседелой.

        Много добавила слов, чтобы та — если сможет — извергла

        Злую любовь. Хоть совет и хорош, повторяет девица,

        Что не отступит, умрет, коль ей не достанется милый!

        Та же в ответ ей, — «Живи, овладеешь своим…» — не решилась

430 Молвить «отцом» и молчит; обещанья же клятвой скрепляет.

        Праздник Цереры как раз благочестные славили жены,

        Тот, ежегодный, когда, все окутаны белым, к богине

        Связки колосьев несут, своего урожая початки.

        Девять в то время ночей почитают запретной Венеру,

435 Не допускают мужчин. Кенхреида[456], покинув супруга,

        Вместе с толпою ушла посетить тайнодейства святые.

        Благо законной жены на супружеском не было ложе,

        Пьяным Кинира застав, на беду, расторопная нянька,

        Имя другое назвав, неподдельную страсть описала

440 Девы, красу расхвалила ее; спросил он про возраст.

        «С Миррой, — сказала, — одних она лет». И когда приказал он

        Деву ввести, возвратилась домой. «Ликуй, — восклицает, —

        Доченька! Мы победили!» Но та ощущает неполной

        Эту победу свою. Сокрушается грудь от предчувствий.

445 Все же ликует она: до того в ней разлажены чувства.

        Час наступил, когда все замолкает; промежду Трионов,[457]

        Дышло скосив, Боот поворачивать начал телегу.

        И к преступленью она подступила. Златая бежала

        С неба луна. Облаков чернотой закрываются звезды.

450 Темная ночь — без огней. О Икар[458], ты лицо закрываешь!

        Также и ты, Эригона, к отцу пылавшая свято!

        Трижды споткнулась, — судьба призывала обратно. Три раза

        Филин могильный давал смертельное знаменье криком.

        Все же идет. Темнота уменьшает девичью стыдливость.

455 Левою держит рукой кормилицы руку; другая

        Ищет во мраке пути; порога уж спальни коснулась.

        Вот открывает и дверь; и внутрь вошла. Подкосились

        Ноги у ней, колена дрожат. От лица отливает

        Кровь, — румянец бежит, сейчас она чувства лишится.

460 Чем она ближе к беде, тем страх сильней; осуждает

        Смелость свою и назад возвратиться неузнанной жаждет.

        Медлит она, но старуха влечет; к высокому ложу

        Деву уже подвела и вручает, — «Бери ее! — молвит, —

        Стала твоею, Кинир!» — и позорно тела сопрягает.

465 Плоть принимает свою на постыдной постели родитель,

        Гонит девический стыд, уговорами страх умеряет.

        Милую, может быть, он называет по возрасту «дочка»,

        Та же «отец» говорит, — с именами страшнее злодейство!

        Полной выходит она от отца; безбожное семя —

470 В горькой утробе ее, преступленье зародышем носит.

        Грех грядущая ночь умножает, его не покончив.

        И лишь когда наконец пожелал, после стольких соитий,

        Милую он распознать, и при свете внесенном увидел

        Сразу и грех свой и дочь, разразился он возгласом муки

475 И из висящих ножен исторг блистающий меч свой.

        Мирра спаслась; темнота беспросветная ночи убийство

        Предотвратила. И вот, пробродив по широким равнинам,

        Пальмы арабов она и Панхаи поля покидает.

        Девять блуждает потом завершающих круг полнолуний.

480 И, утомясь наконец, к земле приклонилась Сабейской.[459]

        Бремя насилу несла; не зная, о чем ей молиться,

        Страхом пред смертью полна, тоской удрученная жизни,

        Так обратилась к богам, умоляя: «О, если признаньям

        Верите вы, божества, — заслужила печальной я казни

485 И не ропщу. Но меня — чтоб живой мне живых не позорить,

        Иль, умерев, мертвецов — из обоих вы царств изгоните!

        Переменивши меня, откажите мне в жизни и смерти!»

        Боги признаньям порой внимают: последние просьбы

        Мирры нашли благосклонных богов: ступни у молящей

490 Вот покрывает земля; из ногтей расщепившихся корень