Метаморфозы. Новая история философии

По моему опыту, поскольку я по первому образованию экономист, экономикс как наука является аутистичной дисциплиной. Единственный выход для неё из этого состояния – осознать невозможность охватить мир с абсолютной точностью. Только тогда она сможет стать действительно полезной для понимания реальной экономики. Пока же экономисты в подавляющем большинстве придерживаются аутичной позиции, согласно которой поведение человека не может не соответствовать рациональному предположению о максимизации выгоды. Всё остальное для неё – ересь «по умолчанию». Если этого не сделать – и это относится ко всем наукам! – то вытесненные анализом, объекты станут обратимыми. Эта метаморфоза чревата катастрофами. Предметы анализа повсюду становятся хрупкими – именно благодаря анализу! Они мстят за это. Вот тут Н. Талеб, назвавший учёных «хрупкоделами» (fragilista) совершенно прав. Так, измерение, произведённое с частицей, например с фотоном, нарушает работу экспериментальной установки до такой степени, что другая частица, отделённая от первой бесконечным расстоянием, равным в нашем масштабе нескольким световым годам, мгновенно создаёт эхо этого движения. Это называется «порочный круг». Притязания человеческого разума на абсолютную значимость не могут быть опровергнуты средствами самого же разума. Ф. Ницше это хорошо понимал. «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (1 Кор 1:20) Георг Лихтенберг, вслед за Д. Беркли говорил, что «если бы Бог когда-нибудь захотел создать такого человека, каким его представляют магистры и профессора философии, то этого человека пришлось бы в тот же день отправить в сумасшедший дом». Его и отправляют… В этом как раз и состоит важнейшая идея Д. Беркли – чем больше наше падение («хрупкость мира») из-за науки, тем больше мы и мир зависимы от Бога, от его восприятия. Чем ниже падение, тем выше взлёт.

Дебаты об «абстракции» и дискурс об «универсалиях» интересовали философов времён Беркли не только с чисто «технической» точки зрения, но были основополагающими для исследования денежной системы в рамках политической экономии XVIII века. Если бартер – это набор индивидуальных или частных обменов, предельно наглядно «обозначенных» (например, вот «этот» конкретный мешок картошки за такую-то пару сапог), то введение денег сразу же привело к новому, невиданному при бартере уровню общности между людьми. Известно, например, что деньги стимулировали математизацию социального (и естественного) мира и что математика делает возможной «монетаризацию» социального (и естественного) мира. Георг Зиммель (1858–1918), например, в своей «Философии денег» (1900) прекрасно показал, что деньги создают основу для математической концептуализации «ценности» и тем самым делают возможными стабильные, овеществлённые и объективные ценности. Возможность применения математики, её адаптация к человеческим делам требует набора ценностей, обладающих этими характеристиками; в противном случае не было бы никакого смысла пытаться применить к ним математику или размышлять о них математически. Он делает вывод, что математика (а также логика и закон) человеческой деятельности могут развиваться только в мире абсолютных ценностей, которые создаются лишь в денежном обществе.

Начиная со второй половины XVII и на протяжении всего XVIII века в Европе «урывками» происходила Великая денежная трансформация (с большой борьбой и неразберихой), и закончилась она только в августе 1971 года, когда в результате «Никсоновского шока» произошёл окончательный отказ от «золотого стандарта». Эта трансформация потребовала не только изменения концепции денег, но также и самопонимания пользователей денег! Это произошло отнюдь не автоматически и не стихийно. Философы денег сыграли важную роль в создании этого нового самопонимания новых субъектов новой экономики. Все революции сначала происходят в голове! И одним из ключевых деятелей этой «ментальной революции» был Джордж Беркли.

Главным антагонистом Беркли в «Аналитике» и «Исследователе» был, разумеется, Исаак Ньютон, который был важной частью «вигов» (британской либеральной интеллигенции) и возглавлял как Лондонское Королевское Общество, первый прообраз Академии Наук (1703–1727), так и Королевский Монетный Двор (1699–1727), то есть всю первую четверть XVIII века. Причём Двор он возглавлял даже дольше, чем Общество. Более того, именно он был «инициатором» введения «золотого стандарта».

Субъектный идеализм