Эта постановка проблемы имеет глубокие корни[91]
. М. Фуко считал двумя великими мифологическими примерами, в которых философия XVIII века хотела отметить своё начало две реально-гипотетические ситуации – во-первых, когда иностранный наблюдатель оказывается в незнакомой стране и, во-вторых, когда слепой от рождения обретает зрение. Д. Свифт принципиально отказывался носить очки, даже когда стал стремительно терять зрение. Его Гулливеру в Лилипутии пощадили жизнь, но с повелением выколоть ему оба глаза, чтобы слепота, скрывая от него опасности, ещё более увеличила его храбрость… и вообще ему достаточно будет смотреть на всё глазами министров, раз этим довольствуются даже величайшие монархи[92]. Как в Загорском эксперименте, где за слепоглухих детей думали другие. Выколоть всем глаза! – чтобы смотреть на мир глазами науки… Д. Джойс считал, что из всего, что с ним произошло в жизни, наименьшее значение имела потеря зрения.Именно этот вопрос привлёк внимание к решающей роли способности суждения в простейшем акте восприятия. Может ли чувство как таковое создавать физический мир, который мы находим в сознании, или для этого требуется сотрудничество других сил разума, и если «да», то как эти силы определить?
Итак, обычно люди верят, что они видят реальность перед собой как «прочную структуру», в которой каждому элементу строго отведено своё место и точно определено его отношение ко всем другим частям. Фундаментальный характер всей реальности заключается в этой чётко определённой взаимосвязи. Без наличия порядка в сосуществовании и последовательности наших индивидуальных восприятий не может быть никакого «объективного мира», никакой «природы вещей». И даже самый убеждённый идеалист не может отрицать эту природу вещей – ибо он тоже должен постулировать нерушимый порядок среди явлений, иначе его феноменальный мир растворится в простую иллюзию. Таким образом, кардинальным вопросом всей теории познания является вопрос о значении этого порядка, в то время как кардинальным вопросом всей психологии является вопрос о его происхождении.
Проблема в том, что наш опыт всегда показывает нам мир «продуктов», а не мир «процессов». Он сталкивает нас с объектами, имеющими определённые формы и пространственное положение, но при этом не сообщает нам, как они приобрели эти формы. Луч света, который проходит от объекта к моему глазу, ничего не может сказать мне непосредственно о формах объекта или его расстояние от меня. Парадоксально, но то, что мы называем «расстоянием», «положением» и «размером» тел и объектов, само по себе являются чем-то невидимым, невоспринимаемым.
Здесь может показаться, что фундаментальный тезис Беркли о том, что “esse est percipi” сведён к абсурду: равенство «бытия» (esse) и «воспринимаемого» (percipi) исчезает. Посреди явлений, которые являются «непосредственно» воспринимаемыми нашими органами чувств, и которых мы не можем избежать, обнаруживается нечто, лежащее за пределами восприятия. «Расстояние» между объектами появляется благодаря этому самому «незаметному» элементу, который абсолютно необходим для структуры нашей концепции мира. В утверждении о том, что «расстояние по своей природе незаметно, и всё же оно воспринимается зрением», Беркли даёт наиболее острое выражение этой дилеммы.