Метаморфозы рассердились

— Вторую, — потребовала Ынбёль.

Это запястье было ещё более страшным месивом, чем первое. Мазь Джеба была вдавлена в рубцы. Вдоль вены полыхала руна, которая обозначала «обманщица». Не великая иллюзионистка, а шарлатанка.

По Лекси это сильно ударило, потому что ту руку, которую Ынбёль уже подлечила, резала она самостоятельно — хотя говорила об обратном. Обманула, значит. Или правда запуталась.

— Спасибо, — прозвучало глухое из-под горки одеял. — Большое.

— Только не плачь, — попросила Ынбёль, прежде чем сказать: — Но я едва держусь, чтобы не сломать твою руку.

Нечестный и глупый, но непоколебимый порыв. Потому что это первая рука, нанёсшая повреждение, вбившая камень в череп Эллиота. Рука, что запомнилась так чётко, как не нужно.

Лекси не попыталась вырваться. Спрятаться, убежать или начать драться. Просто замерла и наверняка зажмурилась.

— Доброй ночи, — с трудом сказала Ынбёль, собрала свечки и вышла в коридор.

Закрывая дверь, она услышала, как Лекси расплакалась ещё ярче.

Эш впервые накрыл все зеркала покрывалами. Он избегал стёкол, бутылок, в которых отражались любопытные глаза, ложек и даже взглядов других ведьм. Джебедайя затерялся во дворе, потом ушёл к деревьям и топям.

Ынбёль шаталась по дому и случайно нашла Криса, зарытого в лекарственные растения. Его голову частично опутал плющ, а тела вовсе не было видно. Пришлось вытащить ростки из зеленоватых век и оставить спать.

Нестабильность продолжалась утром.

Ынбёль не удивится, если обнаружит одну из ведьм мёртвой.

Она читала чердачный дневник, когда на кухню выполз Перси. Буквально — тот шёл почти по стенке, держась за засушенные букеты, тумбы, столешницу. Прозрачный, изломанный, тащивший за собой одеяло в цветочек и облако гари. Только щёки были цветные.

— Ну что, — заботливо спросила Ынбёль, не поднимая глаз от записей Эйприл, — выпьем по кофейку и пойдём в школу?

— Я пойду спать, а ты к чёрту, — Перси с грохотом завалился на холодильник. Попытался отдышаться, не смог, достал пакет льда. Нехорошо. Он не справлялся с температурой. — Видишь же, что мне плохо.

Перси приложил лёд к животу. Замер, разглядывая недрогнувшую Ынбёль. Выдавил сквозь тошноту:

— О чём читаешь?

— Хочу узнать, почему всех мотает. Гнев духов или излишняя благодарность?

— Благодарность, — уверенно кивнул Перси, сразу же бледнея. — Но мы недостаточно сильные, чтобы выдержать её достойно. Когда Крис пробудится от своего сна, то начнёт убиваться. Станет ещё злее.

Ынбёль задумчиво закрыла дневник Эйприл на безупречно ровных строчках: «…под кроватью вечно кто-то шуршит. Я думала, что мыши, а оказалось — коридор. Существа из коридора редко говорят свои имена. Это не назвалось. Обычно оно молчит, копошится под половицами, разбрасывает перья и изображает птиц. Я забросила под кровать флакончик парфюма, но ночью его вылили мне на волосы. Обиделись».

— Значит, такое уже случалось, — дошло до Ынбёль. — Знакомые жертвы.

— Наверняка, — Перси примерялся к морозильнику, но понимал, что не поместится без сломанных костей. — Может, духи играют. Может — судьба. Не знаю. Знаю только, что меня сейчас будто разорвёт от их веселья. Проклятье.

Ругнувшись, Перси вытер нос, из которого брызнуло красным, потерял сознание и шумно рухнул на пол. Из одеяла выкатились магические шары. Они всегда были морозными. Льда больше не было; в пакете плескался кипяток. Ынбёль ничего не успела сделать, потому что ей на ухо гаркнули тяжёлым:

— Есть суп?

Она чуть не навернулась вслед за магическими шарами, одеялом и горячей водой. Схватилась за стол. Гневно протянула:

— На плите. Их два. В одном твоё же зелье, не спутай.

Джеб прошмыгнул к кастрюле. Загромыхал крышками и ящиками, выискивая завтрак. С него сыпалась земля. Вернувшийся из болот и леса, он стал совсем похож на мох. Вдоль локтей вились корни, а меж костей, возможно, вклинились ветки.

— Там Перси валяется, — Ынбёль рассеянно вглядывалась, не разбил ли тот затылок при падении. — Заметил?

— Пусть спит, — отмахнулся Джеб и грозно набросился на еду. Было немного пугающе. — Я сейчас пахну, как нашатырь. Всех бужу. Не буду подходить. Ща поем и перенесу его.

— Ты что, всю силу выпустил? — догадалась Ынбёль. — Уж слишком голодный.

Не переставая жевать и давиться, он забухтел:

— Скормил её лесу. Ничего, восстановлюсь. Невыносимо было держать всё в себе, — Джебедайя подавился. Вдруг стал виноватым. — Не говори Верховному. И Эшу — он меня засмеёт. Просто они не поймут, что это не трусость, а выгодная сделка. Я люблю этот лес. Многое ему отдам.

Ынбёль покрутила в руках свечку-скрутку, вздыхая:

— Везёт.

Закинула под стол сухой, пахнувший петлëй висельника дневник Эйприл и отсалютовала:

— Пойду пытаться заснуть.

Джебедайя помахал ей ложкой.

За окнами густел рассвет, как микстура. Уже утро. Шестой час без Эллиота. Ынбёль поправила все тяжёлые шторы, чтобы свет не резал зрение, дошла до комнаты, перепрыгнула через порошок из осколков посуды и забралась в шалаш.

Вот и всё.

Она повертелась, переворачиваясь с бока на бок, надавила кулаками на глаза, посветила в зрачки, но всё равно продолжала видеть Эллиота. Только его.