Метод Нострадамуса

— Кинули меня опять, вот что случилось! — прорычал он. — Как последнего лоха! Ну, ничего, я эту старую сволочь из-под земли достану. Он думает, со мной можно бесконечно шутки шутить? Я ему покажу шутки! Тварь носатая, пархатый жидяра!

Юргена укололо предчувствие какого-то крайне неприятного открытия.

— Этого не может быть, — с непонятным спокойствием произнесла Лера. — Ты просто что-то напутал.

— Я напутал? Я?! Там все горит, как в чертовом пекле. Два человека обгорели, а если б не успели оттащить, сгорели бы к чертовой матери заживо… Я напутал! Этот старый еврейский мудак просто решил от меня избавиться, а заодно замести следы!

— Этого не может быть, — все так же спокойно повторила Лера. — Потому что это не имеет смысла. Можешь мне поверить, никакой ловушки не было. Просто возникли какие-то непредвиденные обстоятельства.

— Например, пожар в подвале, доверху набитом бумагой, — саркастически подсказал Жуковицкий. — Короче, поехали отсюда, делать тут больше нечего. Если он меня не кинул, значит, сгорел к чертовой матери. Туда ему, старому пердуну, и дорога. За что боролся, на то и напоролся — заживо в пекло угодил. Считай, повезло — успеет привыкнуть…

— Погоди, — в третий раз повторила Лера. Голос у нее был деревянный, на губах блуждала растерянная улыбка, и Юрген вдруг понял, почему ее улыбка сегодня показалась ему такой знакомой, а поняв, похолодел. — Погоди, постой… Пожар? Как пожар? Почему? Что с папой?!

— Самый обыкновенный пожар, — прыгая на одной ноге и сдирая со второй штанину комбинезона, проворчал Жуковицкий и вдруг замер в неудобной позе, осознав смысл только что услышанной фразы. — С кем? Ты сказала — с папой?!

— Альберт Витальевич! — отчаянно пискнул Юрген. — Осторожнее! У нее пистолет! Я понял, кто она! Она…

Лера обернулась к нему плавным и в то же время стремительным движением охотящейся пантеры. Пистолет, никелированный дамский браунинг, вдруг очутился у нее в руке и поверх крыши «ситроена» коротко плюнул в Юргена огнем. Астролог еще падал, левой рукой хватаясь за воздух, а правой зажимая простреленное навылет горло, а Лера уже снова повернулась к Жуковицкому.

— Ах ты, сука, — изумленно, словно не веря себе, произнес Альберт Витальевич и метнулся к ремню с кобурой, который он, как на крючок, повесил на боковое зеркало автомобиля.

В тишине ночной привокзальной площади раздался новый выстрел, а за ним, сразу же, еще один. Первая пуля угодила в круглую, как «яблочко» мишени, эмблему на груди спортивной майки, вторая — в лоб, чуть выше и правее переносицы. Когда затылок Альберта Витальевича пришел в соприкосновение с асфальтом, послышался характерный треск, свидетельствовавший о переломе основания черепа, но Жуковицкий этого уже не почувствовал — он был мертв, как кочерга, и без этого перелома.

На площадь, разбрасывая во все стороны синие молнии проблескового маячка, на бешеной скорости влетел «уазик» патрульно-постовой службы. Повернув голову, Лера спокойно посмотрела на приближающуюся машину, а потом, медленно подняв на уровень глаз руку с пистолетом, дважды выстрелила в плоское ветровое стекло.

Убитый наповал водитель завалился набок, заставив машину опасно вильнуть. Ударившись о высокий бордюр, «уазик» подпрыгнул, оправдывая свое старинное прозвище «козел», остановился и заглох. Его дверцы распахнулись почти одновременно; Лера спокойно, как в тире, поймала на мушку бледное пятно лица, маячившее поверх черного милицейского бронежилета, и спустила курок. Выстрела не последовало — в обойме миниатюрного дамского пистолета кончились патроны. К сожалению, напуганные и обозленные таким радушным приемом менты не успели этого понять, а прогремевшая в ответ длинная автоматная очередь с невероятной, прямо-таки фантастической точностью легла в цель — вся целиком, до последней пули.

Глава 22

Федор Филиппович отыскал Глеба на окруженном густыми зарослями ивняка, безлюдном песчаном пляже. Неширокая подмосковная речка тихо несла свои желтоватые воды, мало-помалу подтачивая противоположный берег — невысокий, обрывистый, весь усеянный круглыми черными отверстиями гнезд. Стрижи черными молниями носились над водой, сокращая популяцию насекомых; в мелкой, прогретой солнцем воде у самого берега пугливыми стайками толклись мальки. Было жарко, и, ступив на желтый песок пляжа, генерал сразу же снял пиджак. Федор Филиппович огляделся, ища, куда бы его повесить, но кругом были только тонкие ивовые прутья, и генерал двинулся вперед, неся пиджак в руке и утопая туфлями в горячем, смешанном с сухими ивовыми листками песке.

Сиверов лежал на животе, подстелив под себя полотенце, и что-то читал. На песке перед ним белела открытая папка, полная каких-то густо исписанных листков; сбоку, поверх аккуратно сложенной одежды, виднелись пачка сигарет и зажигалка. На уже успевшей подрумяниться гладкой коже правого плеча розовел след недавнего ожога. Глеб казался с головой погруженным в чтение, но, когда тень Федора Филипповича упала на его голые ноги, он, не оборачиваясь, сказал:

— «Дезерт Игл».

— Что? — не понял Потапчук.