Метод Нострадамуса

Корнев без колебаний распахнул эту дверь. Внутри, как и следовало ожидать, не оказалось ничего, кроме довольно крутой деревянной лестницы со стертыми ступенями, из которых округлыми бугорками выдавались более стойкие к воздействию десятилетиями попиравших их подошв сучки. Ступеньки недовольно заскрипели, приняв на себя немалый вес Ивана Яковлевича; притянутая мощной пружиной дверь с грохотом захлопнулась за спиной у Глеба, и сейчас же Иван Яковлевич оступился, угодив ногой мимо ступеньки, чертыхнулся и непременно кубарем выкатился бы обратно на улицу, если бы Слепой не поддержал его сзади.

— Черти, — одышливо пропыхтел Иван Яковлевич, — не могут лампочку ввернуть! На улице у них, видите ли, свет горит, а в этой прямой кишке темно, как… как в прямой кишке!

Прихрамывая, Глеб поднимался за ним по лестнице, гадая, какую работу ему, ликвидатору, профессиональному стрелку, секретному агенту ФСБ, могут предложить в этой дышащей на ладан, загибающейся от недостатка финансирования, захолустной клубной библиотеке. Может быть, у них участились случаи воровства популярных детективов и любовных романов, и им требуется человек, который будет мотаться по городу и выбивать книги из недобросовестных читателей? Ничего не скажешь, достойное завершение карьеры…

Наверху обнаружилась крошечная лестничная площадка с подслеповатым, заросшим пылью окошком. Выглянув, Глеб увидел кусочек огороженного кирпичным забором, заросшего по краям лебедой и бурьяном, немощеного двора, посреди которого тихо догнивала поставленная на растрескавшиеся бетонные блоки рама какого-то грузовика. «Тоска», — подумал Сиверов и едва не произнес это вслух.

Кроме окна, на площадке имелась дверь — высокая, двустворчатая, обитая коричневым растрескавшимся дерматином, из прорех которого там и сям выпирали клочья серо-рыжей от старости ваты. Иван Яковлевич сначала потянул, а потом, чертыхнувшись, сильно дернул за облезлую железную ручку, и разбухшая дверь резко распахнулась, едва не сбросив их обоих с лестницы. «Бардак», — негромко, но прочувствованно проворчал Корнев, и Глеб не мог с ним не согласиться.

Переступив высокий, такой же стертый, как и ступеньки, порог, они очутились в неожиданно светлом и просторном помещении, которое казалось тесным из-за стоявших рядами, набитых книгами стеллажей. Итак, это была именно библиотека, а не засекреченный склад ядерных отходов или конспиративная явка. Читателей в этом храме литературы не было ни одного, но сидевшая за облупленным деревянным барьером костлявая, прямая, как ручка от швабры, пожилая дама в огромных, на пол-лица, очках удостоила их лишь беглым взглядом, брошенным поверх журнала «Огонек».

Обычно приветливый со всеми и разговорчивый, даже болтливый, Иван Яковлевич на сей раз, вопреки обыкновению, отплатил ей той же монетой, то есть, не вступая в переговоры, не поздоровавшись, даже не кивнув, решительно направился мимо библиотекарши в глубь помещения, в узкий просвет между двумя стеллажами. Глеб нерешительно открыл рот, но над верхним обрезом «Огонька» виднелась только прилизанная седая макушка библиотекарши, и он, промолчав, последовал за своим провожатым.

Царапая выдающимся пузом книжные корешки, цепляясь за них то галстуком, то распахивающимися полами пиджака, Иван Яковлевич не без труда преодолел препятствие и, еще раз помянув «чертов бардак», вырвался на оперативный простор.

В углу виднелась еще одна дверь — деревянная, вся в многолетних напластованиях и неопрятных потеках масляной краски. Красил ее, скорее всего, кто-то из сотрудниц библиотеки; если этим занимался профессиональный маляр, то был он в тот момент не иначе как мертвецки пьян: длинные потеки окаменевшей коричневой краски сверху вниз, под прямым углом, пересекали даже прибитую к двери табличку «Посторонним вход воспрещен».

Иван Яковлевич направился прямиком к этой непрезентабельной двери, остановился и, порывшись в карманах, протянул Глебу ключ с длинным стержнем и двумя бородками затейливой, сложной конфигурации.

— Это теперь твое, сынок, — сказал он. — Валяй, открывай.

В неподвижном, застоявшемся воздухе библиотеки чувствовался сухой запах книжной пыли, под потолком, явно готовясь перегореть, монотонно жужжала лампа дневного света. Это одинокое тоскливое жужжание навевало дремоту. Глеб посмотрел на Ивана Яковлевича, потом на ключ в его руке и, наконец, перевел взгляд на замочную скважину.