Метод Нострадамуса

— Библиотекарь, — повторил Ефим Моисеевич. — Теперь вас зовут именно так, и, пока вы работаете здесь, другое имя вам не понадобится.

* * *

Пока Юрген, вооружившись лупой и калькулятором, со всех сторон обложившись справочной литературой, изучал представленные на его рассмотрение документы, Альберт Витальевич развлекал гостя.

Этот самый гость был, как ни крути, сильной, неординарной личностью и умел не только располагать к себе людей, но и навязывать им свою волю. Не назвав ни своего имени, ни фамилии, являясь никем и ничем, он тем не менее не торчал, как бедный родственник, за дверью, ожидая решения своей участи, а сидел за столом с самим Альбертом Витальевичем Жуковицким, депутатом Государственной Думы, бизнесменом и запросто с ним выпивал, непринужденно болтая о пустяках. Временами, поднимая голову от бумаг, Юрген краем уха ловил обрывки их тихой, неторопливой беседы. Речь шла то о сравнительных достоинствах различных типов морских яхт и катеров, то о горных лыжах, то вдруг переходила на легкомоторные самолеты и прыжки с парашютом. О самолетах и парашютах говорил в основном гость, поскольку Альберт Витальевич с парашютом не прыгал ни разу, а его персональный «Як-40» не мог служить предметом для обсуждения, поскольку, во-первых, не был легкомоторным, и, во-вторых, управлял им не владелец, а наемный экипаж профессиональных летчиков. Это была светская болтовня в чистом виде, словно Жуковицкий знал гостя сто лет.

Астролог, впрочем, понимал, что это неспроста. Кажется, Жуковицкий всерьез заинтересовался предложением незнакомца, и в этом Юрген видел свою несомненную заслугу. Несколько лет назад, до знакомства с Эрнстом и даже в начале совместной работы, Альберт Витальевич прямо с порога послал бы незнакомца вместе с его сомнительным товаром ко всем чертям — в ту пору такие вещи его не интересовали, он в них попросту не верил. Теперь же Жуковицкий был заинтересован в приобретении записок Бюргермайера и полного текста «Центурий» едва ли не больше, чем в контрольном пакете акций Газпрома, и это не было заинтересованностью коллекционера, сходящего с ума по раритетам. О, разумеется, это были раритеты, да еще какие! Они и сами по себе стоили не меньше, а может быть, и больше, чем, к примеру, какая-нибудь из работ Леонардо. Но, в отличие от картин, скульптур и прочего барахла, рукописи Нострадамуса и Бюргермайера не были просто мертвыми предметами, предназначенными лишь для удовлетворения тщеславия коллекционера. В умелых руках эти рукописи могли стать бесценным инструментом для достижения любых, даже самых грандиозных и фантастических, целей. Это было сверхмощное оружие, способное дать своему владельцу нечеловеческую, почти магическую силу, и Альберт Витальевич, слава богу, это понимал. Понимал он, к счастью, и то, что без Юргена он этим оружием воспользоваться не сможет, а значит, эти рукописи, перейдя в собственность Жуковицкого, должны были сделать связь между ними еще более тесной, нерасторжимой. Это действительно сулило очень неплохие перспективы, и астролог снова, уже не в первый раз, дал себе слово приложить все усилия к тому, чтобы данная сделка состоялась.

Отодвинув от себя пухлый справочник, он осторожно кашлянул в кулак. Вежливая застольная трепотня мгновенно оборвалась, и Жуковицкий с гостем синхронно повернули к нему одинаково заинтересованные лица. У Альберта Витальевича в руке был стакан с его любимым скотчем, а гость, по всему видать, человек консервативный и раб привычки, как и во время своего визита к Юргену, пил красное сухое вино — не молдавское, разумеется, и даже не румынское, каким его против собственной воли потчевал Эрнст, а дорогое, итальянское.

— Ну? — спросил Альберт Витальевич.

Астролог откинулся на спинку кресла, стараясь не показать, до какой степени его покоробило это пренебрежительное, хозяйское «ну». Любой козьмодемьянский мужик в такой ситуации, не задумываясь, ответил бы коротко и ясно: «Не нукай, не запряг!» Но Юрген давно перестал быть простым Козьмодемьянским мужиком; получив от жизни многое, он был вынужден многое терпеть. Эрнст не роптал на судьбу, поскольку твердо знал: у каждой медали две стороны, и болтать, что в голову взбредет, может лишь тот, на чьи слова никто не обращает внимания.

На слова Юргена не просто готовы были обратить внимание — их ждали, и притом с явным, нескрываемым нетерпением. Поэтому, прежде чем заговорить, он сделал многозначительную паузу, во время которой постарался еще раз все хорошенько обдумать и взвесить, чтобы, упаси бог, не попасть впросак.