Метод Нострадамуса

— Но вы продолжаете читать, — с утвердительной интонацией произнес Глеб. — А вам никогда не хотелось плюнуть на все это и начать подставлять вагонетку прямо под это окно?

Ефим Моисеевич снова усмехнулся.

— Там, — корявый, скрюченный застарелым артритом стариковский палец указал куда-то вверх, в потолок, — официально считается, что так все и происходит. То есть, что списанные архивные материалы безо всяких там вагонеток попадают прямиком в котельную и оказываются в непосредственной близости от топки, куда их швыряют чумазые кочегары, которые не читают ничего, кроме раздела спортивных новостей в газетах. С их точки зрения, все очень просто: если положенный по инструкции срок хранения того или иного документа истек, а обнародовать данный документ им почему-либо не хочется, документ подлежит списанию и немедленному уничтожению. Если бы кто-то когда-то не сообразил построить вот этот уютный подвальчик, множество самых захватывающих тайн второй половины прошлого тысячелетия навсегда остались бы неразгаданными. Представьте себе, сидя вот за этим столом, я обнаружил в куче бумажного хлама подробнейший, хотя и совершенно безграмотно написанный, отчет о том, как на самом деле погиб Сергей Есенин. А вон там, — старик снова вытянул указательный палец, на этот раз в направлении стеллажей, — хранятся дневники Берии, тоже найденные мной. Прелюбопытнейший, скажу я вам, документ! Кстати, где-то на этих полках хранится и папка с рапортами вашего знакомого Сиверса. Хотите почитать? О, это был деятельный подонок! За свою жизнь он многое успел… Да что Сиверс! В конце концов, в наших органах испокон веков служили тысячи таких сиверсов. Но, если бы не ваш покорный слуга, такой ценный документ, как полный текст «Центурий» Нострадамуса, тоже сгорел бы в топке. Такова ирония судьбы! То, что считалось сгоревшим без малого пятьсот лет назад, могло сгореть в действительности, и что тогда было бы?

Глеб не мог ответить, что тогда было бы, поскольку очень смутно представлял себе, что такое «Центурии». Единственное, что он мог с уверенностью утверждать по этому поводу, это что его лично окончательное исчезновение рукописи, которая и без того полтысячи лет считалась несуществующей, огорчило бы не очень. Тем более что об этом исчезновении он, как и все остальное человечество, никогда бы не узнал.

Чтобы не уронить себя в глазах Ефима Моисеевича, Слепой не стал упоминать о своем полном равнодушии к судьбе драгоценного манускрипта. С той же целью Глеб попросил напомнить ему, что такое «Центурии».

— Присаживайтесь, — пригласил его Ефим Моисеевич и сам уселся в кресло.

Поскольку ни второго кресла, ни какой бы то ни было иной мебели, предназначенной для сидения, в пределах досягаемости не наблюдалось, Глеб уселся прямо на груду папок, растолкав их задом и спиной так, что получилось довольно удобное углубление. Пахло картоном и старой бумагой; это был запах суконной канцелярщины, нудного, неторопливого делопроизводства, способного довести какого-нибудь слабонервного подследственного до полного умопомешательства. Лиловые штампы, выцветшие чернила, которыми на крышках папок были выведены имена подследственных и номера статей обвинения, — все это нагоняло жуткую тоску.

Старик снова извлек из кармана носовой платок, вытер его уголком очки, опять трубно высморкался, после чего убрал платок в карман, а очки водрузил на переносицу.

— Кстати, два слова о технике безопасности, — сказал он без видимой связи с предыдущим разговором. — Чуть не забыл. Во-первых, здесь полно крысоловок, а во-вторых, крысиного яда. Так что нигде не шарьте на ощупь, а перед тем, как что-нибудь съесть, обязательно вымойте руки. Желательно с мылом. Это, пожалуй, все правила техники безопасности, которые вам следует соблюдать. Пользоваться электрическим выключателем вы, как всякий взрослый человек, наверняка умеете, а никаких сложных механизмов здесь, как видите, нет.

— Это довольно странно, — заметил Глеб, еще раз оглядев голые оштукатуренные стены, квадратный, обрамленный железом, проем в стене, тронутые по бокам ржавчиной тонкие рельсы и стоящую на них старую, с помятыми бортами вагонетку. Помимо рамы, четырех колес и этих мятых бортов, у вагонетки не было никаких деталей, из чего следовало, что катают ее вручную и делает это сам Ефим Моисеевич, лично. По крайней мере, за эту двустворчатую дверь вагонетку выталкивает он. — Странно, — повторил Сиверов. — Если тут хранятся такие важные документы, почему нет никакой механизации? Что стоило поставить тут простейший конвейер? Да и компьютер вам наверняка не помешал бы.