Метод Нострадамуса

— Обижаешь, начальник, — весело сказал Баранов и увял под тяжелым, многообещающим взглядом Олега Федотовича. — Да ясно же все, Федотыч, — осторожно промямлил он после долгой, нехорошей паузы. — Сто раз уже все переговорено, сколько можно повторять?

— Сколько нужно, столько и можно, — медленно остывая, сообщил ему Мазур. — Повторение — мать учения.

Баранов промолчал, с каменным выражением лица глядя прямо перед собой. Мазур выбросил окурок в форточку и сейчас же закурил снова. Снаружи сквозь чуть приоткрытое окно доносился несмолкающий шум вечерней Москвы, улица была залита цветными электрическими огнями; на капотах и крышах припаркованных автомобилей вспыхивали и переливались отблески световых реклам, похожие на сполохи северного сияния. Со стороны ресторана слышались отголоски какой-то ритмичной музыки; мимо медленно прокатился милицейский «уазик».

— А где-то бабы живут на свете, друзья сидят за водкою, — пробормотал с заднего сиденья Мамалыга.

— Владеют камни, владеет ветер моей дырявой лодкою, — поддержал его Карпухин.

Олег Федотович шевельнулся, скрипнув сиденьем, но воздержался от комментариев. Это была очень старая песня — он и не подозревал, что находящиеся в его подчинении сопляки могут ее знать. Эту песню, помнится, любили хором петь за столом его родители, когда в доме собирались гости. А еще раньше, когда во главе стола, бывало, восседал дед Олега Федотовича, Герой Советского Союза, отставной полковник КГБ, все застолье с таким же, а может, и большим энтузиазмом, с блестящими от навернувшейся слезы глазами, с раскрасневшимися от водки лицами растроганно ревело: «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!», и отголоски этого хорового рева далеко разносились по тихой, отходящей ко сну улочке провинциального городка…

Родители Олега Федотовича были люди образованные, неглупые и, хоть не причисляли себя к диссидентам, втихаря почитывали самиздат, шушукались на кухне о судьбе академика Сахарова, с удовольствием пересказывали анекдоты о генсеках — сперва о Хрущеве, а потом и о дорогом Лелике, — и глухо, сквозь зубы, поругивали власть. Песню про Родину и Сталина они, тем не менее, исполняли с большим подъемом, даже с надрывом; это было довольно странно, но странность эту Мазур осознал лишь много лет спустя, а тогда воспринимал все, и эту верноподданническую песню в том числе, как должное. Да и застольные песни — это одно, разговоры на кухне — другое, а повседневная жизнь — третье… Разве могло быть как-то иначе в этой чокнутой, вывихнутой стране?

Поток этих ненужных, посторонних размышлений был прерван появлением на крылечке ресторана еще одного члена их группы. Лопатин вышел из зеркальных дверей и остановился — потный, распаренный, красный, в распахнутом пиджаке, с криво висящим, ослабленным галстуком и расстегнутым воротом рубашки. Выглядел он очень натурально — ни дать, ни взять, крепко подвыпивший командировочный, вынырнувший из кабацкой духоты на улицу глотнуть свежего воздуха, выкурить сигаретку, освежиться и немного очухаться, чтобы, вернувшись в зал, с новыми силами окунуться в омут ночной жизни столицы.

Перебросившись парой коротких фраз со скучавшим тут же, на крылечке, охранником, Лопатин выудил из кармана пиджака пачку сигарет, вытряхнул одну и закурил. Это был условный сигнал, означавший, что клиент готовится покинуть заведение и уже потребовал счет. После этого «командировочный» повернулся к двери спиной и, глубоко засунув одну руку в карман брюк, задрав голову к ночному небу, густо задымил сигаретой с таким праздным, никчемным видом, что Олег Федотович даже засомневался: а в самом ли деле он притворяется, играя роль, или все-таки воспользовался удобным случаем и набрался по самые брови?

— За работу, — не поворачивая головы, приказал он. — Да смотрите там, поаккуратнее. А то что-то вы сегодня шибко веселые. Глядите, как бы потом плакать не пришлось.

— Все перекаты да перекаты, — открывая дверь, пробормотал Мамалыга строчку все из той же песенки.

— Послать бы их по адресу! — поддакнул Карпухин, тоже открывая дверь.

Баранов, в памяти которого еще свежо было воспоминание о только что полученном фитиле, вылез из машины молча. Делая вид, что не знакомы друг с другом, все трое неторопливо, по одному, перешли улицу и скрылись в подворотне. Именно через эту низкую, плохо освещенную арку клиент должен был пройти, чтобы попасть на соседнюю улицу, где припарковал свою машину, — если, конечно, ему не взбредет в голову потратить полчаса на пешую прогулку вокруг всего квартала.