— Совершенно верно. — Наклонившись, Ефим Моисеевич извлек из ящика стола и поставил перед Сиверовым массивную пепельницу из серого, с черными и белыми прожилками, полированного мрамора. В округлое углубление пепельницы была по старинке впрессована алюминиевая чашечка — чисто вымытая, но тусклая и вся исцарапанная от долгого употребления. — Тогда все буквально помешались на сенсационных разоблачениях коммунистического режима. Врали тогда во всех средствах массовой информации тоже безбожно — повышали рейтинг, увеличивали тиражи, зарабатывали на хлеб с маслом и черной икрой, — но, скажу вам по секрету, даже самое наглое, смелое и талантливое тогдашнее вранье — детский лепет по сравнению с некоторыми материалами, хранящимися на этих вот полках.
— Охотно верю, — сказал Глеб и тоже разломил сушку.
— Так вот, — продолжая посасывать и причмокивать, повествовательным тоном неспешно продолжал Ефим Моисеевич, — куратором нашего заведения в ту веселую пору был генерал-майор Викулов. Вполне приличный, самостоятельный человек, но, как позднее выяснилось, небольшого ума и… как бы это поточнее выразиться?.. слишком восторженный. После того, как демократы сняли с постамента памятник Дзержинскому, и им за это ничего не было, наш шеф решил, что все пропало, и что теперь все можно — хватай, что под руку подвернулось, и неси на рынок…
— Ну, он был не так уж далек от истины, — заметил Сиверов.
— Я не хуже вас знаю, откуда в нашей стране взялись олигархи, — сказал старик. — Пожалуй, даже лучше, поскольку, как очень точно выразился наш нынешний шеф, глубокоуважаемый Иван Яковлевич, контора пишет, и нет этому процессу ни конца, ни края. Однако должен вам заметить, дорогой Библиотекарь, что в олигархи выбились только те, кто брал то, что плохо лежало. Да и то не все, а лишь самые хитрые и удачливые из них. А генерал-майор Викулов не отличался ни одним из названных качеств, поскольку задумал приватизировать то, что лежало хорошо — то есть вот это самое хозяйство. Уж не знаю, с кем и на какие суммы он договорился, но думаю, что речь шла о деньгах немалых. В ту пору живой интерес к содержимому нашей корзины с грязным бельем испытывал весь мир, так что… Впрочем, не знаю. В те времена и тысяча долларов считалась приличной суммой. Как бы то ни было, наш генерал явился прямо сюда и приказал мне выдать ему на руки ряд документов, список которых он не поленился заранее подготовить, отпечатать на машинке и даже, знаете ли, скрепить гербовой печатью.
— Так-так, — с интересом произнес Глеб. — Значит, говорите, приказал?
— Представьте себе! — воскликнул Ефим Моисеевич и кинул в рот еще одну четвертушку ванильной сушки. — Именно приказал. Он был человек военный, строевой и, по-моему, очень жалел, что специфика службы в органах редко дает ему возможность надевать парадный мундир со всеми регалиями — звездами, юбилейными медалями и прочими побрякушками. Я потом часто думал, как такому человеку могли доверить руководство нашим объектом, и нашел только одно объяснение: время было смутное, вот и сунули на освободившуюся должность первого попавшегося долдона, который, наверное, слишком активно путался под ногами, мешая делить разваливающуюся на куски страну. Это, конечно, была ошибка, которая могла бы стать роковой, если бы на моем месте сидел такой же ярый поборник воинской дисциплины.
— Но тут сидели вы, — подсказал Глеб.
— Совершенно верно, тут сидел-таки я, и, когда товарищ генерал предъявил мне свой список, я вежливо послал его подальше, сославшись на инструкцию, которую не он составлял, и которую никто не отменял — ни тогда, ни, между прочим, сейчас. Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что он эту инструкцию видел впервые. Во всяком случае, она ему очень не понравилась. Он-то, сами понимаете, уже давно решил, на что и как потратит вырученные от продажи архивных материалов деньги, и препятствие в лице пожилого еврея, размахивающего какой-то там заплесневелой от старости инструкцией, вызвало у него вполне понятное раздражение. Он решил через это препятствие перешагнуть, тем более что знал: я — все равно покойник, искать меня никто не станет, и списать такую старую рухлядь можно даже без акта. Он вынул пистолет, выстрелил…
— И?..
— И попал немножечко в себя… Шучу, конечно. Он просто чуточку не успел. Генерал, знаете ли, вовсе не обязан стрелять, как герой вестерна, его дело — руководить, командовать… думать, одним словом. Так вот, если бы он немножечко подумал, прежде чем хвататься за пистолет, он бы сообразил, что дуэли на стрелковом оружии — не его стихия. А так получилось немножко грязно, немножко неудобно перед его семьей… Кроме того, в отличие от меня, его таки пришлось списывать по акту, а списание генерала контрразведки — довольно хлопотное дело, если вы понимаете, о чем я говорю…