Метод Нострадамуса

— Очень мило, — сказал Глеб. — Тогда на кой дьявол все это понадобилось? Я понимаю, что мой вопрос выглядит бессмысленным. С таким же успехом можно спрашивать, зачем хранить ядерное оружие, с помощью которого можно уничтожить все живое на Земле двадцать раз подряд. Оружие — это оружие, тут все ясно. Мне непонятна ваша позиция. Вы говорите: вот бы все это сгорело к чертовой матери! А сами продолжаете бдительно все это охранять и даже приумножать. Зачем? А?

Старик с легкой укоризной покачал головой.

— Вы таки не еврейский мальчик, нет. Еврейский мальчик никогда не задал бы такого вопроса. Можно подумать, вы — полный хозяин собственной судьбы. Можно подумать, что вы занимались тем, чем занимались до прихода сюда — неважно, чем именно, я в ваши дела не лезу, — по призванию, по зову души. Так сказать, по большой и чистой любви…

— М-да, — только и мог сказать Глеб.

— То-то, юноша. А вы говорите — зачем, почему… Во-первых, эта работа мне действительно нравится, я для нее создан, я ничего другого не умею и не хочу уметь. Во-вторых, все это — не моя затея. Вы правы, оружие — это оружие. И во все времена хватало идиотов в погонах с большими звездами, которые втайне лелеют мечту рано или поздно этим оружием воспользоваться — ну, просто чтобы посмотреть, как оно бабахнет. Так вот, я на это смотреть не хочу. Пока я тут, я могу хоть как-то все это контролировать. Но все мы смертны, а я — человек старый, больной. С молодым и здоровым тоже может приключиться всякое, а старику и вовсе немного надо. Вот поэтому я и говорю разные глупости, сам себе противоречу… Честно говоря, за любой из хранящихся здесь документов я кому угодно глотку перегрызу. Но это не мешает мне четко осознавать, что было бы лучше, если бы всего этого просто не существовало. Никогда. Так, наверное, наркоман проклинает наркотики, а алкоголик — водку.

— М-да, — повторил Сиверов.

— К тому же, — продолжал Ефим Моисеевич, — далеко не все здесь относится, так сказать, к мрачным тайнам минувшего двадцатого века. Тут полным-полно материалов, касающихся теорий и открытий, которые могли бы, наверное, осчастливить человечество. Но что с того? Коль скоро эти материалы очутились здесь, человечество о них все равно никогда не узнает. А мое любопытство уже удовлетворено. Меня теперь ничем не удивишь. Вот вы, к примеру, интересуетесь НЛО? Как-нибудь на досуге я покажу вам фотографии инопланетных кораблей и их пилотов — хорошие, четкие фотографии, подлинность которых заверена авторитетнейшими правительственными комиссиями. Или взять того же Нострадамуса…

— А что Нострадамус? — спросил Глеб. — Что он еще натворил?

— О, — сказал Ефим Моисеевич, — насчет Нострадамуса — это отдельный разговор. Хотите еще чаю?

— Хочу, — подумав секунду, солгал Сиверов.

* * *

— Там были лучшие из моих людей, — угрюмо повторил Мазур.

На левой скуле у Олега Федотовича красовалась толстая нашлепка из марли и тонированного под цвет кожи пластыря, которая, увы, не могла скрыть того печального обстоятельства, что скула сильно распухла и имела угрожающий фиолетово-багровый оттенок.

— Лучшие! — с огромным сарказмом передразнил его Альберт Витальевич Жуковицкий. — Если это лучшие, то каковы же тогда остальные? За что, черт тебя побери, я плачу вам такие бабки?!

Мазур промолчал, скроив кислую мину.

— Подонки, — с горечью проговорил Альберт Витальевич. — Кретины. Головоногие, мать вашу так! Ты хотя бы представляешь себе, что вы, скоты безмозглые, натворили?!

— А что мы такого натворили? — набычившись, встал на защиту своей профессиональной чести охранник. — Ну, недооценили этого гада. Бывает! При нашей работе, Альберт Витальевич, и не такое бывает.

— Это при какой же такой работе? — с опасной вкрадчивостью поинтересовался Жуковицкий. — А?! Работа… Я тебе скажу, в чем состоит твоя работа! Твоя работа — блюсти мои интересы и выполнять мои распоряжения. Разве нет?

— А кто спорит? — буркнул Мазур.

— Ах, ты не споришь! Выходит, ты со мной согласен? Странно. Если бы спорил, я бы решил, что эта лажа возле ресторана — просто плод недопонимания. Так сказать, расхождения во взглядах на твои должностные обязанности. Ну, вдруг я их тебе плохо разъяснил, или ты не до конца меня понял, мало ли… А ты, оказывается, все отлично понимаешь и со всем согласен! Тогда, извини, я сам ни черта не пойму. Тогда, брат, остается одно из двух: либо ты сознательно действуешь мне во вред, либо попросту неспособен справляться с порученной тебе работой. В обоих случаях ты мне на хрен не нужен. Хорошенький выбор: держать в начальниках охраны засланного казачка или бездарь! Ну, что прикажешь с тобой теперь делать?