Метро

Первое что бросалось в глаза – два ряда вездеходов самых разных цветов, размеров и марок. Здесь были высокие колесные вездеходы, гусеничные, похожие на тупорылых акул, джипы-болотоходы и даже какие-то фантастические на воздушной подушке. За ними высились пирамиды ящиков с оружейной маркировкой и бесконечные стеллажи с консервами и сухими пайками. За стеллажами – столитровые пластиковые канистры с топливом, генераторы, инструменты, снаряжение, военное обмундирование на все сезоны и куча других ценностей.

Пустовалов достал ключ, нажал кнопку на брелоке. Маленький восьмиколесный вездеход рыжего цвета отозвался бодрым писком. Пустовалову это понравилось. Он забрался в салон, сунул ключ в замок зажигания, завел двигатель, быстро разобрался в управлении, которое отличалась от обычного автомобиля с механикой только наличием системы подкачки колес и режимами подруливания каждой колесной парой. Дизельный бак на двести шестьдесят литров был заполнен до отказа и дополнялся двумя пластиковыми канистрами на восемьдесят литров в задней части салона.

Пустовалов загрузил в вездеход несколько штурмовых винтовок, четыре цинка с патронами, консервы, по коробке вяленой говядины и печенья, пару десятков норвежских «ИРПов», кофе, шоколад, воду, бензопилу, небольшой дизельный генератор, сабельную пилу для металла, два немецких бинокля «Штейнер», французский прибор ночного видения и два фонарика «Led lenzer» с комплектами батареек.

Его удивило, что ни в машине, ни в ангаре он не обнаружил GPS-навигаторов и средств связи. Даже портативных раций не было. Как и обычных бумажных карт.

Закончив погрузку, он выехал из ангара, описал круг на площадке. Машина чутко отзывалась мощью на легкие движения, пробуждая в нем первобытный восторг. Чувствуя прилив адреналина, Пустовалов двинул вездеход к воротам, понимая, что одно дело твердая поверхность, и совсем другое – снежный океан.

С замком легко справилась сабельная пила, Пустовалова едва не засыпало снегом, когда он открыл ворота, но вездеход на удивление ловко взобрался на крутую перину, перестраивая уровни колесных пар, и мягко поплыл по снежной глади.

Само по себе отсутствие карт не очень беспокоило Пустовалова – дорогу к месту, в которое он направлялся, он прекрасно знал. Вырулив на Шоссе Энтузиастов, он поехал к обломкам эстакад, некогда бывших частью развязки ТТК. По автомобильной привычке держался правой стороны и в прежней жизни, предвкушал бы разгон в Лефортовском туннеле, но сейчас он планировал ехать прямо – к Садовому кольцу.

Легко перевалившись, словно лодка на волнах по кускам бетонных плит бывшей развязки третьего транспортного кольца, вездеход вторгся в безбрежное снежное море. Москва узнавалась, и одновременно выглядела незнакомой. Воздуха и света стало больше. Знакомые постройки были как будто на местах, но на полезных площадях дорогой московской земли зияли непривычные пустоты. Пустовалов видел фотографии Москвы начала двадцатого века, когда этот район был рогожской окраиной. На одной из них рабочие клали первые трамвайные рельсы посреди бескрайнего поля, на котором только через десятки лет появятся сталинские многоэтажки, корпуса заводов-гигантов, жилые комплексы и бизнес-центры. Казалось, что без людей время идет не вперед, а назад. Те строения, что пережили здесь в пустоте канувшие годы, выглядели одинокими отчужденными серыми скалами.

Пустовалов проехал мимо станции метро Площадь Ильича с одноименной ж/д платформой и перескочил сразу два столетия, оказавшись в еще более древней, петровской Москве. От уродливых панельных многоэтажек по левую руку остались только горы бетона, а старинные домики справа сохранили даже свои нарядные фасады. Застройка заметно уплотнилась, появились признаки «жизни», хотя жизни старой – теперь ему казалось, что здесь не хватает собачьего лая, звона бубенцов, криков ямщиков и трактирщицких песен. Ветер совсем утих, и тишина, невзирая на рев двигателя, проникала через железные стены, вползала в голову и звенела в ней пустым непрерывным звоном.

Хотя Пустовалов прекрасно ориентировался в запутанной дорожной сети московского центра, он решил не рисковать, и ехать по крупным трассам. Здесь ключевая российская дорога меняла название, превращаясь в улицу Сергия Радонежского. Впереди чернел единственный сохранившийся купол одноименного храма.

На Земляном Валу пейзаж стал довольно однообразным, и Пустовалов впервые по-настоящему задумался о цели своего пути. Он попытался честно ответить на вопрос – действительно ли важна эта цель? Как ни странно, поиск ответа оказался сложнее, чем он думал, но, в конце концов, он понял – нет, это не попытка обмануть себя и не попытка убежать. Ему нужно было от чего-то оттолкнуться. И для начала подошло бы простое понимание того, где он оказался.