Меж двух огней

Один из беженцев, седой как лунь, испещрённый сеткой глубоких морщин, нёс на руках девочку лет трёх. Оба перемазанные с головы до пят, оба жалкие в своей обречённости. Верия словно мешком по голове огрели: он вцепился глазами в детское личико, пока не спохватился. Его сестре сейчас должно быть не меньше двадцати, а он всё выхватывает её черты во вчерашних младенцах. Раз такое мерещится в трезвом сознании, пора бить в колокол, покуда иллюзии, рождённые дурманом, не перетекли в реальность.

Верий прибавил шагу, прошёл мимо пары, отведя взгляд, а горло сдавила хватка сострадания. Мало ли таких ещё будет! И всё-таки сердце обмануть не получилось. Оно погнало по венам ледяное отвращение к себе, рот наполнила горькая слюна, на виске забилась предательская жилка. Верий развернулся, на ходу стащил ранец и догнал старика. Хлопнул его по плечу, на что тот не отреагировал, шагнув в длинную узкую лужу, в которой заволновались чёрные силуэты деревьев и взбаламутилось выцветшее небо. С тем же успехом можно тормошить труп.

— Да стой ты! — Злости в голосе столько, будто рубить собрался этого крестьянина.

Беглец с фронтира неловко обернулся. Девочка захлопала ресницами. Она сосала большой палец, не иначе как изведённая голодом, ввинчивающимся в живот, по её слежавшимся волосам ползли капли дождя. Верий встал так, что со стороны дороги солдатам его рук не разглядеть, и протянул свёрток. В нём звякнуло серебро.

— Хлеб и деньги, — сказал он. Хлеб из расширенного офицерского пайка и деньги из жалования. Лучше б потратил их на медум или сходил к шлюхам. Всё равно кто-нибудь да увидит эдакое сокровище в лапах увальня и отберёт. А в процессе ещё и пристукнет, чтоб не жаловался.

Беженец перевёл взгляд на свёрток и не пошевелился. На его лице застыло непонимание, словно Верий говорил на тарабарщине, а не низком имперском. А он не такой уж старый, подумал Верий, но перенесённое горе вдоволь отыгралось на теле.

— Бери! — выпалил он и всунул тюк в заскорузлые пальцы мужчины, убедился, что тот схватил — скорее рефлекс, чем сознательное движение. В пустых глазах не сверкнула мысль, и покрытые коркой губы не разошлись для слов благодарности. Но Верий и не ждал, что его поблагодарят. Чавкнуло слякотное месиво, когда он пошлёпал к нестройной солдатской колонне. На душе было гадливо.

Глава 12

Первым словом девушки было короткое:

— Идём.

Она явно не желала находиться на площади. Как бы ни был силён человек, он всегда предпочтёт как можно быстрее сбежать из места, где его подвергали унижениям.

— Куда?

— На рынок. Нужно купить тебе походную одежду. В этих обносках ты далеко не уедешь.

Я скептически оглядел себя. Безусловно, кроссовки выглядели так, словно их давно следовало похоронить с почестями, однако куртка и футболка ещё держались молодцом. Впрочем, едва ли они переживут первые настоящие холода.

Честно говоря, отводить взгляд от себя не хотелось. Тело Вероники пробуждало свежие воспоминания, в которых соседствовали отвращение, сострадание и тот назойливый слепок чувственности, который, как я подозревал, навсегда остаётся в сердце мужчины, увидевшего знакомую женщину обнажённой. Смотреть же ей в глаза, подсознательно ожидая проблеска таинственного кошмара, было ничуть не лучшим решением. Поэтому я предпочёл нейтральный вариант — изучать носки своей обуви. Однако такой расклад Веронику не устраивал.

Она коснулась моего подбородка (электрический разряд пробежал по позвоночнику, ударив в ноги) и мягко, но настойчиво подняла мою голову. Её глаза ярко мерцали в свете дня. Рубиновое гало подчёркивало бездонность расширенных зрачков. Я почувствовал, что тону в них, и рефлекторно содрогнулся. Вероника усмехнулась. Из трещины в углу её рта выступила пара алых капель. Искусанные в стремлении подавить стон губы пестрели свежими ранками.

— Не любишь насилие?

— Ненавижу, — честно ответил я.

— И никогда не убивал?..

— Само собой!

Я отстранился от девушки и потёр подбородок, стирая прохладу её фантомного прикосновения. Она была неприятна.

— Любить насилие — путь слабых. Но отказываться прибегать к нему в случае нужды — путь мёртвых. Рыцари Владыки принесут Ему гораздо больше пользы живыми.

Вероника заметила кровь и вытерла её с губ. Затем облизала палец.

— Никогда не оставляй следов, — сказала она, — Телесные жидкости, а также волосы и чешуйки кожи могут быть использованы против тебя. Нечистоты в гораздо меньшей степени, впрочем. По крайней мере, на архипелаге вряд ли найдутся такие умельцы.

— И что ты сделала с водой и тряпками, которыми вытиралась?

— Разбавленная кровь не опасна, её достаточно вылить на землю, — Вероника пожала плечами, — Что до полотенец…

Я заметил в её руке подозрительно мокрый холщовый мешок.

— Только не говори мне…

— Без проблем.

Вероника убрала мешок в одну из седельных сумок. Затем она взяла коня за поводья и двинулась к одному из выходов с площади. Вспомнив, что правило десяти шагов ещё в силе, я понуро побрёл следом.