Меж двух огней

Окна с небрежно вставленной слюдой (о том, что это слюда, мне с нелепой гордостью поведал владелец этого злачного местечка, пока Вероника пристраивала коня) практически не пропускали свет из-за многолетней копоти. Столы и скамьи испещряли жировые пятна, подпалины и глубокие царапины, при ближайшем рассмотрении до странности похожие на отметины от ножа. Свет давали приоткрытая дверь и пара свечей, поставленных, по видимости, для галочки. Зайца я хотел оставить на другом конце конюшни — там, где его бы не хватил сердечный удар от соседства с хтоническим конём, — но меня остановила магичка. Она заявила, что недостаточно милосердна, чтобы кормить каждого нищенствующего воришку, который прознает про новых постояльцев и вознамерится поживиться чем-нибудь ночью. Мою шпильку про то, что незадачливый вор скорее накормит собой её скакуна, она предпочла пропустить мимо ушей.

— Два обеда, две комнаты. Мою порцию — в комнату, — бросила Вероника. Получив от хозяина ключи, она протянула мне один и забрала клетку с зайцем.

— И что теперь?

— Теперь будь хорошим мальчиком и дай передохнуть. Мы отправимся в путь завтра с рассветом. А пока… восстановление потребовало много сил.

На мой взгляд, как минимум столько же ушло на то, что случилось во время наказания, но я благоразумно придержал при себе эти мысли.

Вероника всучила мне несколько грубых медных монеток.

— Возьми себе что-нибудь выпить, если хочешь. Главное — не уходи из таверны.

Я покрутил монеты в руках. В отличие от привычных круглых йен, они больше напоминали чешую с рваными краями, кое-как сглаженными множеством рук, через которые прошли. На обеих сторонах виднелся потёртый оттиск какого-то корабля. Заметив моё недоумение, Вероника тяжело вздохнула.

— Ты понятия не имеешь, какая у них ценность, не так ли? Это одна унирема. За девять медных унирем дают одну серебряную бирему. Девяносто девять бирем размениваются на одну золотую трирему.

— Это какие-то названия кораблей? И почему золото ценится настолько выше?

— Отголоски Реманской империи — настоящей империи, а не островных пустозвонов, которые подхватили преемственность умирающего государства. Когда-то она занимала несколько континентов, пусть и не полностью. Но только мельтинским окраинным аристократам хватило наглости заявить о том, что они являются прямыми наследниками.

— То есть…

— Восточные и западные реманы — потомки одной из провинций истинной империи, тогда как Аглор являлся её вассалом. После падения Первой Империи на Мельтинском архипелаге подняли стяг возрождения и начали поход на территорию обрётшего независимость Аглора. Однако после первого отпора реманы погрязли в междоусобицах и развалились на два государства после того, как император Вестан Первый объявил себя посланником Триединых. Он основал Вестанскую секту, которая привела к расколу восточных и западных земель…

Вероника перевела дыхание и опёрлась о стену.

— Остальное потом.

— Но ты не объяснила стоимость…

Девушка зарычала, и я почёл за лучшее задвинуть оставшиеся вопросы в долгий ящик. Внезапно магичка отвесила мне смачный щелбан и что-то неразборчиво пробормотала. Я ойкнул и потёр лоб. Несмотря на кажущуюся слабость Вероники, ударила она крепко. Более того, я не сумел уследить взглядом за её рукой: в какой-то миг перед глазами змеёй промелькнула кисть, оставив о себе хлёсткое воспоминание.

— Какого…

— Часть ритуала. Если вздумаешь удрать, то через сутки начнёшь гнить заживо. Два-три дня невыносимой боли — порча потянется с ног к голове, но ты не доживёшь до разложения мозга. Скорее всего, дело закончится на животе. Если каким-то чудом доживёшь до уровня сердца, можешь считать себя счастливчиком… или нет? Зависит от того, как на это посмотреть.

— Э-э-э-это шутка⁈

— Предосторожность. Снять чары может только тот, кто их наложил. Поэтому тебе всё равно придётся вернуться, даже если решишь навестить здешние достопримечательности. Правда, я бы всё равно не советовала куда-то отходить: кто знает, как расценит это местный сброд. Поэтому ешь, пей и ложись спать. Завтра будет трудный день.

Алые глаза Вероники довольно заблестели, как у ребёнка, который провернул удачную шалость. На мгновение в её бледное лицо словно вернулась жизнь — вместе с эмоциями, которые я, уже свыкшийся с надменностью магички, никак не ожидал увидеть. Однако повод для их появления ужасал до дрожи в коленях.

Мне только что подписали отложенный смертный приговор.

Всего сутки. Двадцать четыре часа.

Если с ней что-то случится…

Меня обрекли на смерть.

И, разумеется, не могло быть и мысли о том, чтобы попробовать смыться. Полуоформленный план побега грел моё сердце всё это время, пока мы обустраивались в таверне. А теперь…