Меж двух огней

Вероника похлопала меня по плечу и поднялась на второй этаж. Я же рухнул на ближайшую скамью и спрятал лицо в ладонях. Хотелось кричать. Хотелось плакать. Но абсурднее всего выделялось желание немедленно помыться, словно заклятье Вероники испачкало кожу. Я поискал глазами хозяина таверны, протиравшего грубые деревянные тарелки тряпкой сомнительной чистоты, и вздохнул. Он не походил на человека, который моется чаще, чем под дождём, который застаёт его в пути. А с учётом того, что он едва ли бывал где-то дальше нужника…

Второй раз я очнулся от горестных мыслей, когда передо мной поставили кружку с пузырящимся напитком.

— За счёт заведения, — осклабился толстяк, — Заметил, что милсдарь не в духе.

— Это… алкоголь?

В Японии шестнадцатилетним подросткам запрещалось продавать спиртное. И, само собой, там я не стремился нарушать закон ради сомнительного удовольствия. Однако в этом мире, по всей видимости, не имелось никаких ограничений в этом плане. Настоящая свобода — пить, убивать и умирать. Стопроцентное соответствие местной морали.

— Обижаете, милсдарь. Воды не держим, только первосортный эль. Похлёбка будет чуть позже.

Я задумался, на чём он собрался готовить её, если не на воде, но быстро осознал, что это не из тех вещей, о которых стоило бы размышлять слишком долго. Раз уж на воду рассчитывать не приходилось, можно попробовать и местное пойло. Поблагодарив хозяина таверны, я пригубил напиток. В нос ударило шипучкой, а во рту после первого глотка остался гадкий маслянистый привкус, огненным комом скатившийся к желудку.

— Ну и дрянь, — пробормотал я. Напоминала эта бурда испортившуюся газировку. Если весь алкоголь производил такое мерзкое впечатление, то я ничего не потерял, не попробовав его раньше. Однако организм напомнил о себе, заявив, что я вообще-то не пил ничего с самого утра. После третьего глотка отвратительное послевкусие практически затёрлось.

Человек мог привыкнуть ко всему.

Я поставил кружку на стол и расправил плечи. В голове приятно зашумело. Страх смерти сдвинулся на второй план, а пространство зала словно попало в фокус увеличительной линзы: обрело вещественную выпуклость в центре поля зрения и слабую дымку по краям.

Не так уж плох оказался эль.

Я принялся думать, что делать дальше. Мысли чуть путались, но усилием воли я заставил их двигаться в порядке очереди.

Сбежать не получится. По крайней мере, для этого требовалось снять проклятье, которым меня наградила Вероника. Стоило ли верить ей в том, что маги ордена святой Софии не способны мне помочь? Они были светлыми; гниение заживо относилось к враждебной для них стихии. В любой игре целительные заклинания Света развеивали чары тьмы, достаточно подобрать правильный круг. Работала ли эта схема в реальном мире?

Если прикинуть, вряд ли тычок в лоб и пара слов свидетельствовали о серьёзной магии. При том условии, конечно, что здешняя магическая система походила на те, к которым я уже привык. На чём она базировалась? После обрывистого рассказа Вероники, дополненного разбором на комиссии, я ухватил примерную суть стихиальной магии. Но какой потенциал крылся в потусторонней, дуалистической магии света и тьмы? Каким правилам она следовала?

Сам того не замечая, я прикончил содержимое кружки. Владелец таверны в тот же миг оказался рядом со мной. Он положил тарелку, в которой среди желтоватой похлёбки плавала пара морковных кругов и зелени. Я зачерпнул водянистой жидкости и с первой попытки выловил то, что оптимист назвал бы кусочком мяса.

Острой иглой сердце уколола тоска по дому. Онигири. Соевый соус. Горячие источники.

— Ещё эля, милсдарь? Одна унирема.

Я кивнул, по-прежнему мрачно глядя на субстанцию перед собой. Всего одна кружка ещё не примирила меня с предстоящей трапезой. В здравом уме я это есть не собирался.

После второй кружки я решился попробовать похлёбку. Она была съедобна, требовалось лишь не задумываться об ингредиентах и состоянии посуды, в которой её готовили. Я решил считать её приемлемость заслугой алкоголя: все ощущения обрели мягкую размытость, точно меня убаюкивало покачивание паромной палубы.

Я заказал третью кружку, и в этот момент в таверну зашёл новый посетитель. Наверное, такого дневного ажиотажа это заведение не видело с самого своего открытия.

Вошедшая сняла капюшон с головы. Это была девушка. И какая девушка! По расшитому мехом плащу заструились длинные золотистые волосы. Богатый камзол, целомудренно застёгнутый на все пуговицы, не скрывал очертания выдающейся груди незнакомки. Аристократичные черты её лица будто подчеркнули убогость места, в котором она оказалась. Незнакомка не носила оружия или умело прятала сюрпризы в складках одежды.

Девушка убрала лезущую на глаза прядь за ухо и огляделась, с жеманной брезгливостью поджимая чувственные губы. Однако моя скромная персона, приткнувшаяся в углу, отчего-то развеяла её недовольство. Взгляд девушки наполнило любопытство — чрезмерное, льющееся через край. Она подошла к моему столику и спросила:

— Добрый день, господин. Не возражаете, если я присоединюсь к вам?