Меж двух огней

Двурукий обнаружился неподалёку. Он полусидел, опершись на гнилой валежник, и зажимал расползавшуюся вокруг гладиуса плоть. На моховой подстилке под ним натекла небольшая красная лужа. Верий подошёл к нему и треснул пяткой в нос, отчего голова паскудника безвольно откинулась. Схватился за рукоять и резко крутанул туда-обратно, чтобы разошлись кости, и вытащил гладиус. Теперь ничто не мешало течению крови, и она свободно захлестала из раны.

Смятение испарилось, прошлое отступило, голоса точно ветром сдуло — остались только Верий и бой, развернувшийся перед ним. Накрапывал слабый дождь, приятно остужая разгорячённую кожу. Лёгкие горели от недостатка воздуха, сознание застила пелена. Он жив, а его противники мертвы. Каждая деталь схватки обрела значимость, как древний текст, достойный расшифровки, всякое движение преисполнилось смыслом.

Верий упивался этими эмоциями и, воодушевлённый поэтикой сражения, саданул гладиусом по шлему очередного восточника. Тот крякнул и пошатнулся, а бившийся с ним легионер вспорол ему живот. Ещё одного налётчика Верий зарубил со спины, но едва не пропустил дерзкий выпад справа. Восточник не огорчился неудаче и заехал металлической перчаткой Верию по уху.

В мозгу взорвался огненный шар, Верия оглушило, он беспорядочно замахал орошённым кровью клинком, и только счастливая случайность спасла его подбородок от знакомства с гардой меча нападавшего. Тот споткнулся о толстую ветку и запрыгал в попытке удержать равновесие. Верий напряг ноги и обрушил вместе с ударом гладиуса на врага весь свой вес. Он, однако, успел парировать, и они встали, наваливаясь на свои клинки. Верий плюнул в восточника.

Ответной любезности ждать долго не пришлось: один глаз залепило, вторым Верий уловил, как вздулись мышцы восточника, и он отпихнул его от себя. В следующий миг они сплелись ещё теснее, напрягая сухожилия и скрипя зубами в отчаянном стремлении прикончить недруга.

Вдруг натиск врага ослаб. Он отступил назад, оттопырив губу в дурацком выражении, и посмотрел вниз, на свою грудь. Из неё торчало копьё. Одной рукой восточник прочертил мечом в луже мутный бурун, а второй схватился за выступавший из тела кончик и попробовал рвануть — да так и уткнулся в землю носом.

Налётчики отступали. Они побросали луки и устремились в тёмную неизвестность леса, оставляя раненых товарищей в лапах торжествующих легионеров.

Как всегда после драки, на Верия накатила опустошённость. Одновременно заныли все раны, о которых он и не догадывался. В одном ухе безостановочно пищало, при движении челюстью затылок разрывало от боли. Горячка боя прошла, оставив привкус пепла на языке.

«Твои клятвы ничего не стоят, мясник».

Манипула Верия отбила ночной натиск — вернее, мимолётный налёт, который и не задумывался как близкое столкновение. И никогда бы в него не превратился, если бы не безрассудная смелость одного октагинтуриона-прима, показавшего пример своим войскам. Разве это не достойно отпущения всех грехов? Не заслуживает награды?

Кто-то ломким голосом звал друга среди разом утративших кровожадный облик солдат. Одни, как умели, помогали раненым союзникам, чьи стоны становились всё громче и жалобнее. Другие добивали выживших врагов — мольбы о пощаде сменялись короткими вскриками, — после чего деловито обирали тела. Третьи стояли в ступоре, как сам Верий, уперев кончик клинка в лесную почву. Может быть, они испытывали отвращение к самим себе, может — молились Триединым, счастливые, что сберегли жизни. Ведь это был не учебный бой, тут убивали взаправду.

Для новобранцев внутреннего легиона эта пугающая истина должна стать откровением. Верий повертел гладиус, понял, что где-то потерял от него ножны, и пожал плечами. Тотчас зашипел от боли в левом боку, на котором красовалась длинная глубокая царапина. Прилетело на излёте. Где, когда — он не помнил. Да и важно ли?

На него косились. Те, кто узнавал, с недоверчивым изумлением, остальные — с брезгливым уважением. Не всякий ринется в гущу драки без каких-либо доспехов, и не всякий после этого выживет. Верий провёл ладонью по лицу и обнаружил, что та покрылась кровью. Видок у него сейчас, наверное, пугающий. Жутко хотелось улечься прямо в расползавшееся под ступнями месиво и никогда больше не вставать.

Верий тщательно обтёр гладиус о рубаху подвернувшегося трупа и неверным шагом двинулся к лагерю. Битва завершилась, настало время расхлёбывать последствия.

Глава 22

Рисовальная кисть осени оставила на личном саду принцессы Селесты неизгладимый кровавый росчерк. В густо-жёлтых кронах деревьев выделялись красные пряди, поздние цветы склоняли налитые алым бутоны к чёрной почве клумб, а гравийные дорожки устилал пёстрый лиственный ковёр.

Палые листья маячили повсюду — облепляли мраморные статуи, по неведомой прихоти особенно облюбовав лица и причинные места, застревали в переплетениях плюща, обвившего колонны открытой беседки, и колыхались на беспокойной стальной ряби крошечного пруда. Возможно, она напоминала им о небесах, таких же суровых и переменчивых.