Меж двух огней

При всём при том зайца было жаль. Единственное, что я мог сделать для него, — это убить одним ударом.

Надо ли уточнять, что неопытность сыграла со мной злую шутку?

Никогда бы не подумал, что зайцы могут кричать. Истошно, пронзительно. Как маленькие дети.

К счастью, управился я много быстрее, чем с огнём, но это не избавило от недовольства Вероники. Выслушивая упрёки девушки, я заметил, как лезвие её кинжала едва заметно шевелится, точно недовольное тем, что на него натекает кровь из тушки.

— Ладно, с этим покончено. Теперь слить кровь, снять шкуру и разделать.

Под руководством девушки я сварил первую в жизни похлёбку. То ли из-за того, что я ничего не ел целый день, то ли из-за пережитого стресса на вкус она показалась божественной. Её не испортило даже отсутствие приправ, хотя немного васаби мясу не повредило бы. Я воздал благодарность зайцу за чудесный ужин и услышал, как фыркнула Вероника. Ей было не понять.

Утро началось тяжело: с ломоты в теле, упорно не желавших открываться глаз и командных окликов Вероники, которая требовала обратно спальник, одолженный вечером. Я проявил недостаточную расторопность (иными словами, продолжал нежиться под шерстяным уютом одеяла), так что вскоре обнаружил себя на хвойной подушке.

Поспешный ритуал умывания в ледяной воде и остатки недоеденного ужина вместо завтрака хорошему настроению не способствовали, а десятки сосновых уколов подстегнули боль в ногах и заднице. По правде сказать, первые минуты ходьбы напоминали ковыляние паралитика, однако — не без дружеского понукания магички — вскоре я приноровился игнорировать неприятные ощущения.

Ровно до тех пор, пока мы не выбрались на тракт и я не попробовал взгромоздиться на ящероконя.

Дорога тонула в тумане, редком, липком и пронизывающем. Кожа мгновенно покрылась крошечными каплями влаги, и приходилось то и дело утираться, чтобы не заливало глаза. Момента, когда ящероконь перешёл на шаг, я не уловил. Какое-то время внутренности по инерции переворачивались и сотрясались, и привычная уже тошнота отступила далеко не сразу. Однако отступила — и пустоту заполнили звуки, резко выбивавшиеся из кажущегося безлюдия.

Впереди, в отдалении, слышались возбуждённые голоса и лязгал металл о металл. Вероника вытянулась струной и едва слышно выругалась, а затем пятками упёрлась в бока коня, чтобы тот остановился. Сделал он это вовремя: перед ним в землю воткнулась, слегка подрагивая, стрела с облезлым оперением.

— Вертайте взад, добры люди, покуда целы! — выкрикнул кто-то из кустов.

— Правильно ли я понимаю, что вы решили, будто вправе приказывать рыцарю Владыки? — вкрадчиво поинтересовалась Вероника. Кусты испуганно встрепенулись, последовала тихая, но ожесточённая перепалка, и на дорогу выбрались двое. Любой с первого взгляда определил бы в них лесных бандитов, причём из тех, чьи дела шли из рук вон плохо. В руках оба держали короткие луки, а вместо мечей на их поясах висели палицы с кое-как прибитыми гвоздями. В глаза бросалась разница в возрасте: голову первого покрывала жидкая седина, а второй, с простодушными чертами лица и округлым от испуга ртом, навскидку приходился мне ровесником. Старший бандит поклонился в пояс и сказал:

— Прошу простить, госпожа, не признали вас. А конь-то, конь, как в слухах прям! Всё туман проклятый виноват, да и зрение уж не то, не разглядел я. А малой-то дурень, лук дали, стрелы дали, а уму-разуму вколотить забыли…

— Мы проедем тут, — остановила его излияния девушка. Разбойник опешил и почесал затылок, пытаясь скрыть замешательство.

— Дак ведь… У нас тут дело несделанное, не изволяйте серчать, госпожа… но нам бы времени немного. Я малого пошлю, чтоб предупредить, а там — езжайте на все стороны, то есть, конечно, в ту сторону… вперёд, куда вам там надобно, да.

— Меня не волнуют ваши междоусобицы. Можете перерезать друг друга, если хотите. Я и пальцем не пошевелю.

Я заметил, как побелели костяшки молодого бандита, когда он вцепился в рукоять лука. Когда Вероника хотела, она умела быть жестокой. Пожалуй, если бы я не видел, как маска бесстрастности сползает с неё под напором прорывающейся злости или странной, почти ребяческой шутливости, то ни за что не поверил бы, что она живой человек. Впечатлению способствовало то, что лицо девушки всё никак не могло вернуть себе природного румянца. После того как она сошла с подмостков лобного места, бледность намертво приклеилась к ней. Это пробуждало полустёртую из памяти вину.

— Извольте вопросец, госпожа… Уж не собираетесь ли вы трупы поднимать-то?

— Я спешу.

— Вот оно как… то бишь проедете и дадите по-людски похоронить умерших?

— У меня нет никакого желания останавливаться и мешать вам.

Старший бандит с облегчением выдохнул и криво улыбнулся. Звуки боя почти утихли, и только отдалённый гомон да редкий лязг свидетельствовали о том, что впереди что-то происходит.

— Стал быть, давайте мы вас и проводим, да. Заодно, чтоб несуразиц не получилось, чтоб народу поспокойнее, что мы около вас, а вы не посторонний, но проездом, проездом.