Меж двух огней

Не без оснований имелись подозрения, что любой, кто провёл за оттачиванием боевых навыков хотя бы полгода, расправился бы со мной в два удара. Вероника же в текущем состоянии не отбилась бы и от мухи. Последнее наводило на другую мысль: пожалуй, более подходящего шанса сбежать от неё не представится. Однако одна мысль о том, что я оставлю девушку в беде после того, как вынудил её завязать бой, едва не стоивший ей жизни, вызывала презрение к себе. Ни один герой никогда не поступил бы так.

Поблизости выругались — явный знак того, что в Вероники сохранилось достаточно энергии, чтобы не отправиться в колесо перерождений на моих руках. Впрочем, никто не гарантировал, что в этом мире посмертие запускало в работу механизмы реинкарнации.

Справедливости ради, та же ситуация существовала и на Земле.

— Прости, — сказал я и опустился на колени, проигнорировав жалобу затёкших ног. Лоб встретился с липкой от крови землёй, но брезгливость проиграла в борьбе с раскаянием.

— Ид-диот… — выдохнула Вероника, — П-поднимись и дай себя залатать. Рыцари Владыки не склоняются ни перед кем, кроме Него. Запомни наконец.

— Меня? Но почему?..

— Потому что на меня уйдёт прорва времени… и неизвестно, удастся ли… ты должен будешь… договориться с выжившими… нам не выбраться отсюда без них.

— Разве? — Я приподнял голову. Похоже, обстоятельства вынуждали отложить самобичевание. Вероника смерила меня фирменным презрительным взглядом, в котором читалось, что любой жук, найденный под ближайшей корягой, будет обладать большей сообразительностью.

— Скоро повсюду будут церковники, как-никак мы меж трёх монастырей. Нужно проскочить перед… перед тем, как дороги перекроют. Я не собираюсь отчитываться перед кучкой болванов за… — Она судорожно глотнула воздуха и протянула ко мне руку, которую до этого лечила, — Иди сюда.

Ладонь Вероники шлёпнула меня по лицу. Видимо, задумывалось это как пощёчина, однако удар получился невыразительным — почти поглаживание. Так мог бы пихнуть лапами котёнок во время игры, но даже его когти оставили бы более заметный след. Веронику перекосило от боли: выходка обошлась ей дорого. Рука скользнула ниже, к груди, и тело охватило то же мерзкое чувство, что в таверне в Новой Литеции: внутри задвигались кости и содрогнулись органы, а голову точно объял плотный удушливый туман. Но в этот раз я знал, что результат стоил неприятных побочных эффектов. Главное — не смотреть на жемчужную мглу, чтобы организм совладал с рвотными позывами.

— Неизвестно, потяну ли скачку на коне… и уж тем более не будет сил, чтобы держать тебя, — объясняла Вероника, пока боль, терзавшая рёбра при вдохе, постепенно сходила на нет, — к тому же карета дворянина обеспечит прикрытие… если успеют поставить кордоны. Как… как не вовремя… если схватят, придётся долго объясняться. А ведь в ордене ещё не знают про предательство…

— Но мы же сделали доброе дело! Мы спасли людей в беде. Они вступятся за нас, они расскажут церкви, что тебе пришлось использовать тёмную магию, чтобы спасти их.

— Не пришлось бы… если бы не один кретин с овечьей шерстью. Вместо мозгов.

Я вспыхнул.

— На нашей совести лежала бы смерть невинных людей!

Тень усмешки исказила рот Вероники.

— Со-вес-ти… Теперь на твоей совести. Гибель десятков разбойников. Не гложет?

В груди вспыхнуло крошечное солнце — гремучая смесь стыда, жалости к себе и другим, раскаяния и гнева. Глупое оправдание, что это погибли всего лишь бандиты, так и не покинуло губ. Кто я такой, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? Чем я лучше тех, кто бездумно вершил пародию на правосудие, разбрасывался единственной абсолютной ценностью других, как не стоящим внимания мусором? Более того, не обладая властью изменить положение вещей самостоятельно, я заставил другого человека вдоволь испачкать руки в крови за меня.

— Я виновен, — Слова обожгли язык, как клеймо. Чем бы ни обернулись события в дальнейшем, в памяти навсегда останется эта сцена.

— Виновен… в том, что подверг риску нашу цель. И тебя ждёт наказание. В подходящем месте, когда придёт правильное время.

— Тебе совсем не жалко их? Особенно того… подростка, он бы убежал, он не хотел драться с нами.

— Жалеть врага — верный признак, что тебе осталось недолго. Любой, к кому проявили милосердие… ударит в спину в удобный момент, — сказала Вероника и на миг прикрыла глаза, а когда открыла, в них поселилось странное выражение, — Особенно не стоит доверять тем. Кто пользуется луками. Бесчестное оружие. Совсем не рыцарское.

Желания допытываться, правда ли она верила в уместность дуэльного кодекса, когда сама напропалую пользовалась тёмной магией, превращавшей противников в фарш разной степени готовности, у меня не появилось. Возможно, боль открыла в магичке новые глубины чёрного юмора.

— Но неужели… — я замешкался, пытаясь сформулировать мысль, — Неужели обязательно было делать из драки кровавую баню? Выглядело ужасно… словно издёвка над обречёнными.

— Расточительно. Бесполезно. Вредно. Придётся искать ручей, чтобы отмыться… И чудовищно больно… Если бы ты предупредил заранее…