Меж двух огней

Щёки Оливии вспыхнули, и она смяла платок, но затем, вспомнив, что он перепачкан в крови, брезгливо разжала ладонь и выбросила его. Я мысленно похвалил себя за то, что догадка была верна. Несомненно, Вероника поддержит моё стремление помочь дворянке, ведь тогда она точно не откажет в ответной услуге.

— Я в порядке, — сказала Оливия, вернув себе самообладание, — Чего не скажешь о Донне… храбрая дурочка. Напрасно я позволила ей держать при себе нож.

— Поистине жаль, что вам пришлось наблюдать…

— Я потеряла сознание, как только первый… мужлан ворвался в карету, — резко сказала девушка, — Если бы не её желание спасти меня, мы обе остались бы живы. И если уж на то пошло… — Она пригвоздила взглядом Вербера, — Защищать девушку — долг мужчины, а не её служанки.

— Вы правы, госпожа.

Оливия кивнула и спустилась к нам. Что-то в ней насторожило меня, но что — я не понимал.

— Я бы попросил вас, господи Такуми, помочь мне перенести тела павших воинов в бою… — Вербер поймал взгляд Оливии и поправил себя, — Воинов и бедняжку Донну нужно перенести к обочине. Нельзя позволить им лежать без последней молитвы на виду у всех, пока мы не вернёмся домой и не пошлём за ними отряд.

Перспектива возиться с трупами ни капли не воодушевляла, однако то, что высокомерные даже в такой ситуации дворяне согласились считать меня равным или условно равным себе, радовало.

Внезапно лица Оливии и Вербера окаменели. Догадаться, что вызвало столь резкую перемену, было до боли легко.

— Такуми, на пару слов.

Разумеется, как минимум рыжий охранник должен был видеть, кто вступился за них. Однако напоминание о том, что от смерти тебя спас её рыцарь, уязвляло само по себе.

Я обернулся к Веронике. Она догадалась умыться; скорее всего, истратила всю воду, набранную на привале. К сожалению, её запасов не хватило на одежду. Магичка смотрелась, как оживший труп, который вдоволь отведал человеческой плоти и потом зачем-то сполоснул ладони и голову.

В руках Вероника держала свёрток с одеждой. Я наскоро извинился и бросился к ней. Между лопатками зачесалось, будто спина ожидала, что в неё вот-вот вонзится меч. И даже когда мы зашли за угол кареты и отдалились от неё на некоторое расстояние, мне всё казалось, что сквозь экипаж нас прожигают две пары внимательных глаз.

Глава 26

Петляя по улочкам Новой Литеции с набитой сумкой, Айра прокручивала в голове последний день работы во дворце. Порой она трогала щёку, на которой всё ещё горел фантомной болью след от пощёчины Селесты. Принцесса сдерживаться не собиралась: от удара Айру повело в сторону, а в ушах зазвенело, да так, что она не услышала, как её отчитывали. Зато от десятка злорадных взглядов кожу обожгло как огнём. Селеста не то решила для пущей реалистичности собрать побольше свидетелей, не то пестовала новое поколение горничных и соглядатаев — в покоях принцессы давно не было так людно от фрейлин.

Затем в лицо Айре ткнули прядью волос Селесты, которую она якобы случайно состригла. Немного поколотили: хорошо, что били слабо, без умения. После чего выставили из дворца. Кукольное представление для спесивых болванов, так сказала принцесса, когда объясняла основы.

Айра тяжко вздохнула и зашипела от боли в рёбрах. Всё-таки она недооценила фрейлин. И от куклы можно пропустить крепкий удар.

Когда дорогу загородили два скабрезно скалящихся оборванца, Айра даже не удивилась. Запас удачи на сегодня она явно растратила заранее и неизвестно на что. Вцепившись в сумку так, что побелели костяшки, она сказала:

— Я подружка Вихрастого Мела.

— Да хоть самого Сехта, милая, — показал пеньки зубов наиболее мерзкий, с шишкой у виска, отчего один глаз у него был наполовину закрыт — застыл в вечном похотливом подмигивании. Айра оглянулась и увидела, что путь назад отсёк ещё один голодранец, такой же гадкий, как и его дружки спереди. Он помахивал ржавым тесаком без ручки.

Упоминание правой руки главаря местной банды не остановило их. Сердце у Айры подскочило от страха и застряло в горле комком, мешавшим говорить. Во рту пересохло. Она что-то пискнула и прильнула в стенку в тщетной надежде съёжиться, растаять струйкой дыма и просочиться сквозь щели в древней кладке. Подушечки пальцев мазнуло скользящим чувством нажима. Рефлекс, сохранившийся с глубокого детства: если некуда бежать, свернись клубочком и трясись от ужаса, тогда, быть может, пройдут мимо, пожалеют пинка. Этому приёму научила старшая подруга в приюте, с которой они побирались у храмов.