Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун

На южном склоне похоронен дед.
На южном склоне и отец лежит.
Мятежник юный, только возмужав,
оставил южный холм за тыщу ли.

Деревья, травы. Шаг матери так скор,

Я так медлителен: на южном склоне я даже тень ее
из виду упустил.
Лазутчик, что таится в сердце, днем исчезает,
к вечеру выходит.

Мятежник этот, пуповину обрубив, и не взглянул назад.

Мятежник этот весь изранен был, но даже и молвы
не разнеслось.
Мятежник, судя по всему, сбежал на юг,
в деревне стали говорить
О смерти.
У него полно болезней скрытых, насколько знаю,
У него два перелома, в третью стражу в засаде,
в пятую готовит заговор уже.
Кровь у него внезапно потекла не в венах,
7 апреля день, 1998 год, болезнь и жар, в бреду.

И девушка с фамилией Чжан

на велосипеде по второму восточному кольцу
его в Хэнли больницу отвезла.

Спустя года, он ночью брел один, скрываясь в городе

другом, на улице Мавэй, сто два,
а Чжан несла дочурку,
Вот малышка и выдала его.

Славой мятежника подглядывающим за тобой

и поделиться не с кем.

Дела минувшего деревни Лоцзу

I

Селение Лоцзу, здесь производство вытеснило рис,
лягушек, птиц,
сироты эти лишены
лазури чистой.

Речушка Ли харкает черной кровью,

Рис Чжоу круглым сиротой остался
Белые облака Чжао больны чахоткой
Чэнь Шэн[268] собирает наспех электронный заряд;
У Гуан[269] его запустит.

Сжигают книги. И людей бросают в ямы[270]

.Индустрия плюс индустрия, наплодят ли толпы демонов?
И не выскочит ли внезапно один подле тебя?
И стал я тосковать
по рыбам,
птицам, и по цветам, и даже по насекомым.

II

Тан. Один пион, но Северную Сун[271]

прошели перешел Цинчуань[272],
он благородных кровей
и Цинскую луну и Ханьское небо,
и даже на восемьсот ли прошел
с Южной Сун[273]
на юг

Через деревню Лоцзу.

Через улицу, через пристрельную точку,
через камуфляжный костюм,
Через проверку временных документов,
через арест.

В стихах Ду Фу есть строка:

«перелезая через ограду, бежит»[274]
Тан, в дождь заболела и в сильный ливень
исчезла,
за день.
Его в управе общественного порядка
трижды смирили гордыню пиона.
Так рыдал, что не узнать.

Один лишь цветок, разве способен он

замыслить измену?

III