Между двумя романами

Что же было дальше? А вот что. Заседал Секретариат Союза писателей СССР. На этом секретариате оказался, на мою голову, Лесючевский. Он, кажется, даже был секретарем. И вот Лев Никулин доложил, что секция прозы приняла такое-то решение. Доложил – и развел руками. «И представьте себе, меня заставили… и мне не остается ничего иного, как, товарищи, доложить вам, поскольку они меня уполномочили…»

– Товарищ Никулин, – вскакивает Лесючевский, – вы сами не знаете, что вы здесь говорите! За кого вы ходатайствуете! Это такой-то и сякой-то… И началось…

А Льву Никулину и не нужно было такого сильного наскока. Он моментально забрал назад заявление секции прозы. И отказался ходатайствовать за такого… полностью солидаризировался с Лесючевским. А то, что за его спиной стояла общественность, зрелый коллектив московских прозаиков, это было наплевать. Он взял всё назад, и никакого переиздания не состоялось. Вот такие дела…

Глава 23 К вам едет герр Наннен!

Это был звонок из Иностранной комиссии: «Едет ваш немецкий издатель». А между тем дома совершенно пусто. Спервоначалу я, как получил свои гонорары, размахнулся. Затащил в кабинет «Хельгу» – такой черно-перламутровый книжный шкаф. Был у него такой поперек туловища выступ вроде полочки. Друзья шутили: «Будешь строгать доски на свою непотопляемую».

(Жена. Очередное увлечение моего Володьки – сконструировал якобы совершенно непотопляемую лодку и сооружал ее на даче у друга.)

Купил письменный стол – под стать шкафу. В детскую и третью комнату шкафы, красивые ковры… Живи и пой! А тут такое дело… Хорошо, оказалось, есть, что распродавать. И долго ходить не пришлось. Во дворе у нас два одинаковых дома – один против другого. Много живет писателей. Им и продал, в основном.

Мой первый, купленный на мой первый гонорар стол и сейчас где-то стоит. Один из моих очень дорогих мне людей, которые понимают мою книгу и понимают в ней меня, видит в этих нескольких деревяшках меня и видит, что я собой представляю. Это уже не стол, а некоторый такой знак, что ли. Я за этим столом писал «Не хлебом единым». Я не скажу, у кого мой стол. Скажу разрушу уединение, в котором с этим столом находится этот мой человек. Я оберегаю внутреннюю тишину дорогих мне людей.

После первого стола был другой, более похожий на стол. Его у меня купили. Заплатив мне гораздо больше по сравнению с тем, что стоил он. И я эти деньги, к своему стыду, принял. Вот. Но я чувствовал, что здесь дело нечисто: человек хотел мне в трудную минуту помочь. Шкаф! Совсем дорогой книжный такой шкаф – «Хельга», весь играющий какими-то хитрыми огнями, какого-то особого дерева, вроде «птичий глаз». Этот шкаф у меня купил писатель, который, бедный, торговался, хотел дать мне поменьше. Больно уж понравился мой шкаф. Сторговались. Он таки победил меня. Мне были нужны деньги, – и человек торжественно уволок к себе этот шедевр. Он не узнал, что я его облапошил, взял у него кое-что большее. Был он такой вихлявый, похожий на танцора. Послужил моделью для Вонлярлярского из «Белых одежд». Что он писал, я не знаю. Это был один из тех писателей, относительно творчества которых мы ничего не знаем, кроме того, что он член Союза. Вот так – некто в сером. И все. Как он узнал про шкаф? Как-то я с ним ходил, гулял вокруг дома. Это было прямо как у Гамсуна в «Голоде», когда я бегал, где бы денег стрельнуть, и, встречаясь с людьми, очень тонко забрасывал мыслишку, что в одном месте есть хороший шкаф и дешево продается… не хотели бы вы… Вот так я и попал на человека, который заинтересовался, пришел ко мне домой, и дальше все пошло благополучно для него и для меня, и завершилась эта сделка успехом.

Мы же внесли в квартиру другую мебель. У нас во дворе магазин складывал громадные горы ящиков от различных своих товаров. Вот мы и натащили этих ящиков, накрыли их такими тряпочками – и все семейство отлично спало на этих «тахтах».

И однажды они развалились в присутствии шведов. Это был конфуз! Но об этом приключении как-нибудь в другой раз.

И вот, в условиях пустой квартиры, обезмебеленной, в условиях постоянного такого здорового аппетита у всех членов семьи – вдруг раздался звонок телефонный: «Говорят из Иностранной комиссии Союза писателей. Владимир Дмитриевич, как вы смотрите на то, что к вам просится немецкий издатель Генри Наннен, глава издательства «Штерн Ферлаг»? Он уже выехал к вам, будет у вас через час – сорок минут. Имейте в виду: едут на нескольких машинах с киноаппаратами, с корреспондентами… Там целая шайка едет. Приготовьтесь». Я говорю: «Ну что там готовиться?» – «Ну, Владимир Дмитриевич, вы, конечно, не расшибайтесь в лепешку, но, знаете, бутылка коньяка – немцы любят «Двин». Понимаете? Ну и поставьте вазу с пирожными немцы любят сладкое». Давно это было, уж лет 30 назад, но как сейчас… даже голос звонившей дамы – низкий, почти мужской… «Да, да, хорошо», соглашаюсь я, а у самого ничего этого нет, а уже говорю: «Да, да».