Между Христом и Антихристом. «Поклонение волхвов» Иеронима Босха

В иконографии XV–XVI вв. он часто появлялся на изображениях Иерусалимского храма[314]. Во множестве новозаветных сцен (Введение Богородицы во храм, Благовещение, Сретение, Изгнание торгующих из храма, Шествие на голгофу, Распятие и т. д.) храм символизировал Ветхий Завет и еврейский закон. В зависимости от контекста он выступал то как благородный (хотя и утративший свое значение) предок христианской церкви / Церкви, то как нечистое, а в некоторых случаях даже дьявольское, пространство, символизирующее духовную слепоту иудеев и иноверие в целом.

Как уже говорилось, итальянские и северные мастера нередко изображали храм, в котором юный Иисус проповедовал и откуда позже изгнал торговцев, как многоугольное строение с центральным куполом, увенчанным полумесяцем (рис. 107). Оно напоминало Купол скалы, возведенный арабами на Храмовой горе в конце VII в.[315] Полумесяцы, которые на исходе Средневековья можно было увидеть в мусульманском Иерусалиме, силой воображения переносили в древний Иерусалим ветхо– и особенно новозаветных времен. И там они уже, видимо, олицетворяли иудейство.

Рис. 107. Разрушение Иерусалима в 70 г. н. э. Полумесяцем увенчан и горящий храм (Templum Solomonis), изображенный по образцу Купола скалы, и башня при храме Гроба Господня (он подписан как Calvarie, т. е. Голгофа), которого, конечно, на момент разрушения города римлянами еще не существовало.

Гартман Шедель. Книга хроник. Нюрнберг, 1493 г. (Fol. 63v – 64)

Во времена Босха неизвестный нидерландский или северогерманский мастер написал «Иерусалимский триптих» (1497–1500 гг.). Там здание храма, в котором Иисус проповедует перед еврейскими законоучителями, украшено тремя фигурами всадников. Каждый из них держит в руках стяг: у левого на нем изображен дракон, у правого – звезда, а у центрального – полумесяц[316].

Кроме того, полумесяц регулярно появлялся на головных уборах иудейских первосвященников (рис. 108). Мы видим его и в сценах Страстей, где Анну и Каиафу изобличали как виновников смерти Христа, и в сюжетах из детства Девы Марии и Христа, где храм и его служители еще были окружены ореолом сакральности. В богослужебной рукописи, созданной в Нюрнберге в 1507–1510 гг., полумесяц украшает головной убор Симеона Богоприимца – «мужа праведного и благочестивого», который признал в младенце Иисусе «свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля» (Лк. 2:25–35)[317]. Очевидно, что значение полумесяца зависело от того, кого именно с ним представляли. Это был универсальный знак иноверия. В новозаветных сюжетах он маркировал персонажей, принадлежавших к старому, иудейскому миру. Среди них было множество грешников, врагов Христа, а порой были праведники, признавшие в нем мессию[318]. Полумесяц часто появлялся на изображениях древних язычников, например римлян. Во времена Босха этот знак, конечно, ассоциировался с исламом. Однако это не означает, что любой полумесяц обязательно отсылал зрителя к мусульманской угрозе и конкретно туркам-османам.

Рис. 108. Одеяния первого еврейского священника Аарона, брата Моисея.

Гартман Шедель. Книга хроник. Нюрнберг, 1493 г. (Fol. 33).

Рис. 109. Мастер Якова IV Шотландского. Поклонение волхвов. Гент (?), ок. 1515–1525 гг.

New York. The Metropolitan Museum of Art. № 48.149.15

На флагах или гербах, которые в XIV–XVI вв. приписывали одному из волхвов, полумесяц напоминал о его иноверном происхождении. Ведь три короля были язычниками из далеких земель. Они пришли поклониться Христу, а потому олицетворяли обращение – иноверие, ставшее правоверием. Как и в других частях мадридского триптиха, на изображении трех отрядов, сходящихся перед Иерусалимом, Босх одновременно верен иконографии, принятой в его время, и трансформирует ее на свой лад.

В том, что воины одеты на восточный манер, и у одного из них на флажке нарисован полумесяц, для того времени нет ничего необычного и ничего устрашающего. Свиту волхвов часто сопровождал вооруженный эскорт. Однако в целом она скорее напоминала роскошное шествие: придворные или слуги трех королей пышно наряжены, кто-то из них едет на верблюдах, с ними поклажа – дары (рис. 109).