Между роботом и обезьяной. Искусство найти в себе человека

Важно при утрате давать себе время – оно у всех разное. Самое важное здесь – признавать его и не пытаться искусственно прервать. «Ну все, хватит страдать, надо жить и держаться» – эти слова, сказанные самому себе спустя две-три недели после утраты близкого, очень и очень преждевременны. Они даже не требуются, если постепенно, шаг за шагом, прощаешься с ушедшим близким. Разговариваешь в мыслях с ним, спешишь досказать то, что не сказал живому, вспоминаешь его с другими людьми. Раз за разом волнами накатывает осознание: все, никогда его не будет в нашей жизни, больше никогда не услышишь его или ее голоса, не будет прикосновения рук, смеха, забавных и нелепых привычек. И эти волны боли могут быть настолько тяжелыми, что захочется остановить их, одернуть себя, давить в горле подступающие слезы, отвлечься, не думать, заглушить алкоголем. Но что произойдет, если это сделать? Если получится – то остановленное горе превращается в царапающую изнутри скорбь или в тоску. Тоска – это ощущение ноющей боли в душе на месте насильственно выдранной из души ценности. Мы что-то утратили, но не примирились с утратой, и поэтому душевная рана постоянно кровоточит, превращаясь в тоску – желание заполнить пустоту, которую можно заполнить только воспоминаниями, а хочется – реальными отношениями с ушедшим. Тоску часто описывают словами «мне не хватает чего-то очень важного». При этом тоска может переживаться и как нехватка чего-то идеального в своей жизни. Тоска по теплым, хорошим отношениям в целом (а не по конкретному человеку), тоска по неким идеальным временам в прошлом. И, ведомые этой тоской, мы пытаемся создать что-то похожее на то, о чем думаем – идеальные отношения или пытаемся воссоздать «идеальные времена». И если горе помогает нам оставить что-то в прошлом, то тоска как раз толкает на то, чтобы попытаться все «отыграть назад» или воссоздать снова.

Грусть… Она легче и светлее горя потому, что в грусти нет этой фатальности. В грусти я расстаюсь с кем-то или чем-то важным для себя, но в ней часто остается шанс на возрождение в новом качестве – пусть и не сейчас. Я грущу над тем, что мои ошибки и нелепые слова могли разрушить отношения, но одновременно своей грустью я признаюсь в ценности этих отношений. Я грущу при расставании с хорошими людьми. Если другой человек тоже грустит – значит, это было ценным и для него. Грусть помогает нам признать: что-то очень хорошее завершилось, в будущем возможно что-то еще хорошее, но уже по-другому, так, как было, уже не будет…

И если мы дадим горю и грусти сделать свое дело, то им на смену постепенно приходит печаль. Печаль – это осознание того, что мир существует дальше, но это мир без чего-то очень важного для нас. Этот мир не стал хуже – он просто стал другим, а того, что было – уже нет. И мы все «обречены» на печаль… Когда я вспоминаю своего уже давно умершего отца, я уже не горюю, на душе печаль, я снова и снова осознаю, что этот мир – уже без него. Спустя много лет после его смерти я пришел к его могиле с дочками и сказал: папа, смотри – я уже вырос (мне было 13, когда он умер), и у меня уже есть дети, а у тебя – внучки. Мне очень жаль, что ты их так и не увидел. (пишу, и на глаза наворачиваются слезы – эта печаль всегда со мной, пусть и поднимается из глубины души очень редко). Печаль – это примирение с тем, чего уже не изменить, но ты осознаешь ценность утраченного. Поэтому она может быть светлой. Как омытый слезами мир свежим осенним утром, когда после долгого ночного дождя наконец-то начинают пробиваться утренние солнечные лучи. Просто нужно время… Как там у Владимира Леви? Любовь измеряется мерой прощения, привязанность – болью прощания…

Тяжело приходится и тем, кто рядом с горюющими. Наряду с сочувствием могут присутствовать растерянность, бессилие и даже раздражение – оно, как это часто бывает с разными формами злости, возникает как реакция на это бессилие что-то сделать для того, чтобы утешить скорбящего. Поэтому так нередки попытки «ускорить» переживание, успокоить, прекратит слезы, даже детские. Особенно тяжело принимают чужие слезы горя и грусти мужчины. Нам самим их и так запрещали очень часто («не ной, ты же мужчина»), отчего в ситуации, когда рядом плачет кто-то (любимая женщина, ребенок), у многих мужчин возникает сильнейший дискомфорт, состоящий из смешанных чувств стыда, сочувствия и вины за собственное бессилие. Поэтому часто вместо того, чтобы просто послушать или обнять любимую женщину, у которой сильные переживания, мужчины пытаются все перевести в действия или в практические советы – это кажется приемлемым и правильным, а «просто слезы» – никому не нужная слабость. В ситуации утраты часто предлагается такая народная «мудрость», как «слезами горю не поможешь». Но как раз наоборот – когда мы осознаем, что проходим горевание, слезы очищают и дают силы расстаться.