Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!

Вслед за мной через пару минут из «Опеля» вышел и старик; он явно ощущал себя не в «своей тарелке» – возбужденно ходил около машины, с каким-то недоумением озираясь по сторонам. Еще через пять минут показались Иван с напарником. Пожав друг другу руки, они перекинулись на прощание несколькими «дежурными» фразами – до меня донеслось только «Ни пуха, ни пера!». Мой «крестник» посмотрел в мою сторону: во взгляде Федора я уловил вместе с недобрым прищуром некий невысказанный вопрос – словно он хотел меня о чем-то спросить, но никак не решался. Потом Дубовцев пожал руку старику; тот явно волновался, а Иван негромко ему что-то объяснял, показывая в сторону моря. О том, что совсем недалеко за холмами-дюнами находится морское побережье, можно было легко догадаться по доносившемуся оттуда приглушенному шуму прибоя. Понял я и другое: скорее всего, следующей ночью старика со смершевцем заберет советская подводная лодка…

Вскоре их фигуры скрылись во тьме. Старик семенил налегке, связной нес на плече вещмешок с рацией, в руке – небольшой саквояж.

Я достал из кармана свой «зауэр» и, размахнувшись, с силой зашвырнул пистолет далеко в густые заросли засохшей желтой травы, выбивающейся из-под неглубокого здесь снега.

– Я свой тоже выбросил, – заметил Иван. – Береженого бог бережет!

– Ты же коммунист! – усмехнулся я.

– Ну и что? – непонимающе посмотрел на меня Дубовцев. – К чему ты?..

– К тому, что бога вспомнил… Вы же все атеисты.

– Вот ты о чем… Диспут на религиозную тему проведем как-нибудь в другой раз. А пока надо ехать!

* * *

…До маяка Сигулда-2 доехали минут за сорок. Там нас ждали: едва наш «Опель» подъехал к ограждению из колючей проволоки, за которым метрах в пятидесяти высилась внушительных размеров каменная башня с пяти-шестиэтажный дом, как к нам из караульной будки подбежал упитанный фельдфебель.

– Лейтенант Хольт, унтер-офицер Граве! – произнес он торопливо, едва заглянув в наши документы. – Вам приказано срочно возвращаться в город – в штаб 166-й абверкоманды!

– Что случилось? – спросил я. – Вы ничего не перепутали, фельдфебель? Мы прибыли сюда для специальных испытаний новой аппаратуры!

– Испытаний не будет, господин лейтенант! – ответил он. – Не могу знать, в чем причина, но вам приказано возвращаться!

Пока сюда ехали, практически всю дорогу молчали: под впечатлением недавних бурных событий каждый думал о своем. Зато во время обратной дороги в город между мной и Дубовцевым состоялся весьма примечательный диалог.

– Интересно, почему отменили испытания? – спросил я его. – Что-нибудь случилось с лодкой? Не ты ли со своим напарником руку приложил?

– Насчет лодки не знаю. Ты вот помянул напарника… Все хотел тебя спросить: узнал его?

– Узнал…

– Поразил ты его сегодня – лихо «отработал» с этими полицейскими!

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

– О чем «об этом»? – оторвал взгляд от дороги и удивленно посмотрел на меня Иван.

– Как раз на тему нашей совместной «работы» – чтобы у тебя не было никаких иллюзий по поводу наших дальнейших взаимоотношений. Честно признаюсь: ты меня крепко подцепил на крючок – матерью, сыном, доказательствами по убийству Круминьша…

– Кстати, ты так и не сказал, за что его убил.

– Неважно! – отрезал я. – Важно другое: твои условия я выполнил, дружка твоего из города вывез – можно сказать, обоих вас спас! Теперь мы квиты! А дальше – как в песне: «…И разошлись они, как в море корабли!» Это про нас с тобой. Больше ко мне не цепляйся, не то можешь и обжечься!

– Странно… Мне показалось…

– Что показалось?! Что под влиянием побед Красной Армии, которые, конечно же, стали возможны только благодаря мудрому руководству Коммунистической партии и лично товарища Сталина, я начал перекрашиваться в ваш красный цвет?!

– Ты товарища Сталина не трогай, партию тоже! – с неожиданной злостью оборвал меня Дубовцев. – Да ты понимаешь…

– Это ты ни черта не понимаешь! – перебил я его, повысив голос. – Поэтому слушай внимательно: я как был, так и останусь идейным противником вашего «коммунистического колхозного рая»! Перекрашиваться не собираюсь!

Последнюю фразу я почти прокричал в приступе вдруг охватившего меня крайнего раздражения. А может, просто устал и сдали нервы?

Дубовцев почувствовал мое взвинченное состояние и дипломатично промолчал. Минут десять мы ехали, не произнося ни слова. А потом он негромко спросил:

– Почему же ты нам помог? Мог ведь спокойно застрелить не тех полицаев, а меня с напарником. И наши бы ничего не узнали – списали бы все на перестрелку с полицией – ты вроде как ни при чем!

Я промолчал, а Иван все никак не мог успокоиться:

– Нет, ты все же объясни! Момент для тебя был удобный – лучше не придумаешь. Сам сказал: остаюсь идейным врагом. Ничего не понимаю!

– Я тоже до последнего времени не понимал…

– Чего не понимал?

– Вот ты заявил: не трогай Сталина, партию… А скажи, Иван, как на исповеди – ты что, в самом деле веришь, что ваша партия, коммунизм, Ленин – Сталин – все это свято и на веки вечные неотделимо от России?

– Конечно! А как же иначе?!