Между строк (СИ)

Он плохо помнил дни и ночи, проведенные в клетке. Много раз пленники дрались за еду и воду, которых всегда было ровно на одну порцию меньше, чем требовалось. Северино не помнил, участвовал ли он в этих драках, но ему казалось, что да. Иначе бы он просто не выжил, не так ли? Пару раз он видел на своих руках кровь, но не был точно уверен, чья она. Нередко в горячке схватки воду проливали на пол — в таких случаях Северино старался побыстрее уснуть, чтобы продержаться до следующего раза, когда принесут воду. Однажды (а может, и дважды, и трижды) им принесли морскую воду вместо пресной. Вначале их заточения пленники много разговаривали и кричали, пытались расшатать прутья, как-то сбежать, кто-то молился, кто-то выл в отчаянье. Любые звуки кончились еще до того, как им принесли первую порцию еды и воды, и все последующее время в трюме было тихо — у людей не оставалось сил на разговоры. Самое страшное начиналось, когда пираты спускались вниз с едой и водой. Драки всегда были молчаливыми и от этого еще более страшными.

Часы и минуты сливались в какую-то нескончаемую и неразрывную цепь. Северино часто видел во сне свою мать, но он всегда знал, что это бред, что, впрочем, не помогало ему сохранять здравый рассудок.

В одну ночь (или это был день? судить по слабому свету, сочащемуся сквозь доски потолка, довольно тяжело) Северино очнулся от своего полусна-полубреда, и увидел, что дверь клетки открыта. Боцман настойчиво тряс его за плечо, приговаривая:

— Уходим, уходим отсюда, мы добыли ключ!

— Куда? — прохрипел Северино. — Мы на корабле.

— Мы в гавани! Скорей же, идем!

Северино попытался подняться, но не смог — полусон-полубред захватил его снова. Сквозь пелену он слышал слова боцмана, но не мог на них отреагировать — забытье было сильнее. Следующее его пробуждение было резким, точно кто-то крикнул ему в ухо. Он резко поднялся и осмотрелся. Дверь клетки все еще была открыта, с палубы не слышалось ни звука. “Сколько прошло времени? Час? Пять минут? — задавался он вопросом. — Надо как можно скорее уходить отсюда, может, я успею догнать боцмана и остальных”.

— Не двигайся, — прошептал кто-то из темноты, и в этом “ком-то” Северино узнал Святошу. Его черные одежды сливались с темнотой трюма, Северино пришлось напрячь зрение, чтобы увидеть его худощавый силуэт. — Мы в тайном месте. Отсюда нет побега. Все твои друзья умрут еще до рассвета.

Северино хотел задать хотя бы один вопрос из той тысячи, что вертелись в его голове, но едва он набрал в грудь воздуха, как Святоша продолжил:

— Завтра Лэл придет за тобой. Делай все как она говорит. Не противоречь ей. Это единственный способ остаться в живых, — он повернулся, чтобы уйти.

— Какое тебе дело до меня? — наконец, выпалил Северино, однако Святоша снова сделал вид, что ничего не слышал. Люк открылся, впуская мутный лунный свет (все-таки, это ночь, отметил Северино), и захлопнулся снова.

Только сейчас Северино заметил кружку с водой и миску с парой ломтей хлеба, стоящие на полу. Мысли о Святоше и его неожиданной приязни держали Северино в сознании до самого утра, так что когда Лэл, как и было обещано, пришла за ним, он был слаб, но голова его соображала холодно и трезво.

***

— Фрэнсис. Фрэнсис. Фрэнсис.

Северино повторял это имя раз за разом так, словно сами звуки, которые воспроизводили его губы и язык, доставляли ему удовольствие. Между пальцев своей руки он чувствовал тонкие теплые любимые пальцы, иногда сжимая их, и продолжая повторять имя.

— Фрэнсис, — Северино молча улыбнулся, зажмурившись и смакуя мгновение. В следующий же момент он услышал тихий шепот:

— Еще…

— Фрэнсис. Фрэнсис. Фрэнсис.

Когда Северино оглядывался назад, он испытывал странное чувство, что эти два года за него жил кто-то другой, может быть, герой романа или пьесы. Его ужасали все события, которые ему пришлось пережить, и вместе с этим он бы ни за что в жизни не отказался от них — даже за все золото мира.

Он удивительно быстро приспособился к особенностям жизни под управлением свирепой Лэл. Он с ужасающей четкостью помнил день, в который он официально присоединился к команде головорезов. Капитан “Золотой стрелы”, как и предсказывал боцман, все еще болтался на рее — это было первое, на что Северино обратил внимание, когда его вытащили из трюма на свет. Впрочем, несчастного можно было узнать только по одежде — его труп к тому моменту уже совершенно иссох.

Как и думал Северино, сидя в клетке, так просто к команде никто не присоединяется — требовалось пройти проверку на прочность и верность. Лэл отлично разбиралась в людях, она знала, кого и чем можно переломить. Из всей команды “Золотой стрелы” в живых остались боцман, один из матросов и Северино, которому и предстояло выбрать, кто из двух первых умрет — и привести этот жестокий приговор в действие.

От его руки в тот день умерли оба. Северино мог успокоить себя только тем, что смерть их была быстрой, однако избавиться от мыслей о своем поступке он не смог и через два года, когда пиратский образ жизни стал привычным, а число перерезанных им глоток перевалило за десяток.