Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии

- А ну-ка, подать любезному Фалькону мурен, которые готовились для него лично!

Кланяясь слуги внесли блюдо с запеченной до румяной корочки рыбой и поставили перед Фальконом. Натянуто улыбаясь, сенатор отщипнул кусочек и принялся жевать.

В глазах Калигулы появилось что-то похожее на радость.

- Ешь, ешь, Фалькон! - заторопил он, впиваясь хищным взглядом в сенатора.

Нехорошая догадка пришла в голову Андромена, наблюдавшего за тем, как Фалькон покорно кладет в рот один кусок за другим. Теперь радушие Калигулам казалось ему опасным для гостей.

- Он хочет отравить его? - шепотом спросил он всадника.

- Вряд ли. Это было бы слишком скучно! - покачал тот головой, - Дело в том, что вчера утром Калигула казнил единственного сына Фалькона за изысканные манеры и умение держаться с достоинством, и приказал ему присутствовать, при этом... Фалькон держался молодцом, и Калигула решил позабавиться его унижением здесь, на пиру...

«Да это же самое настоящее чудовище!» - чуть было не закричал Андромен и, закусив губу, стал наблюдать за императором. Усмехаясь, Калигула похвалил сенатора:

- Прекрасно, Фалькон. прекрасно! Твоему аппетиту мог бы позавидовать сам Апиций! Но ты по-прежнему не весел! Эй, Каллист, чем мы можем развеселить нашего любезного гостя?

Каллист дважды хлопнул в ладоши, и на возвышении в дальнем углу появилось несколько мимов. Самый высокий из них - красивый мужчина с мускулистыми руками красноречивыми знаками стал уговаривать остальных мимов последовать куда-то за ним.

Те испуганно жались друг к другу и отказывались. Наконец, мим махнул на них рукой и в одиночку стал кружить по сцене, изредка показывая кому-то кулаком.

Как догадался Андромен, речь шла о главаре разбойников, который доставлял немало хлопот проезжавшим римлянам и путешественникам. Мастерство актера, игравшего главаря было таким совершенным, каждый жест был отточен до такой выразительности, что Андромен вместе с остальными гостями уже не сводил глаз со сцены. Он хохотал, когда разбойники раздевали толстого путешественника. Утирал слезы, когда они оплакивали своего павшего сотоварища. Удивленно качал головой, когда главарю удавалось выйти из, казалось бы, безвыходного положения, в которое ставили его преторианцы.

Наконец, его поймали и в оковах провели по сцене. Переодетые в преторианцев актеры вынесли небольшой крест и символически приложили к спине мима, давая понять, что тот распят, и справедливость восторжествовала. Марк Гавий Апиций - известный хлебосол времен Августа и Тиберия, покончивший с собой, когда преклонный возраст не позволял ему пользоваться всей роскошью тонкой кухни.

Андромен не жалел ладоней, вместе со всеми награждая мима за великолепное мастерство. Тот с, достоинством поклонился, вызывая еще большие аплодисменты. И тут раздался хриплый крик Калигулы, от которого руки Андромена опустились сами собой:

- Что? Опять?!

На императора страшно было смотреть. Он снова, как орел, готов был сорваться со своего ложа. Глаза его отливали нездоровым блеском, и Андромен мог поклясться всеми небесными и подземными богами, что в них не осталось ничего человеческого.

Калигула уже не говорил - плевался словами, делая их почти непонятными:

- Оказывать из-за какого-то пустяка жалкому миму больше почестей, чем мне, обожествленному правителю?! Предатели! Гнусные твари! Так вот чего стоят ваши слова, что лучше меня нет никого на свете? Сейчас я вам покажу кто я и кто этот мим, которого вы почтили овацией в моем присутствии! Эй, вы! - закричал он, обращаясь уже к преторианцам. - Продолжать представление!

- Но оно уже кончено... - робко заметил Херея.

- А этот? — Калигула ткнул пальцем в отпрянувшего мима. - Разве он наказан по настоящему? Он же разбойник, и приказываю поступить с ним так, как это положено по закону!

- По закону? - почесал в затылке трибун преторианской когорты.

- Да! Распять его! - неистовствовал император. – Иначе я велю проделать это с тобой!

Лучше других знавший Калигулу, Херея сам выбежал на сцену, и вскоре оттуда донеслись его указания:

- Гвозди сюда, молот, настоящий крест!

Слуги убежали на площадь, где стоял крест, на котором обычно распинали провинившихся рабов. Несколько мгновений Калигула загнанно дышал, смотрел им вслед, а потом неожиданно развернулся и указал всей пятерней со сведенными судорогой пальцами на первого попавшегося гостя:

- И ты тоже обманывал меня?!

Побледневший римлянин закрыл руками лицо, словно от удара.

- Знаю, все знаю! - зашипел Калигула. - На моем столе донос на тебя! Ты оскорбил мое величество недостойными словами! Ты говорил в харчевне, что я не только не должен жить, но даже не имел права появиться на свет! Взять его! - заскрипел он зубами: – В клетку, к хищникам!

Подбежав к несчастному, преторианцы подхватили его за руки и поволокли к двери.

- О, Цезарь! Величайший... Юпитер... - опомнившись, завопил тот, и Андромену стало не по себе от этого крика, - Я не виновен! Пощади!..