Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Поначалу я с удивлением задавался вопросом: чем состояние регредиенции отличается от фрейдовского (1912) состояния равномерно взвешенного внимания, ведь, согласно описанию Фрейда, оно соответствует состоянию порождения свободных ассоциаций у пациента; эту синхронность, порождающую связь между двумя бессознательными потоками мыслей, он метафорически сравнивает с телефонной линией. Я всегда представлял себе подобное состояние аналитика похожим на сновидение, подвижное, лишенное определенного направления и нерефлексирующее состояние сознания, открытое всему, что может возникнуть. Тем не менее если задуматься, можно провести различие между состоянием настороженного слушания, сосредоточенного на высказываниях пациента, но не на конкретных темах или гипотезах, и состоянием, при котором мысли аналитика не следуют за пациентом, а блуждают более свободно и не обязательно напрямую связаны с тем, что пациент говорит. Может быть, это ближе к тому, что Бион называл мечтаниями, а Ферро (1999) – сновидением наяву. Наиболее выразительные примеры такого состояния приводит, я полагаю, Томас Огден (например: Ogden, 1997). Он использует свои свободно блуждающие мысли о чем угодно, даже о мелочах повседневной жизни вроде необходимости забрать машину из ремонта, как повод задаться вопросом о том, что происходит между ним и его пациентом (Ogden, 1994). Сновидение наяву, о котором говорит Ферро, в большей степени зависит от того, что порождает пациент и что хочет сделать или сказать аналитик, но в то же время оно – плод фантазии и воображения. Сюда же относится и концепция игры, предложенная Дональдом Винникоттом (Winnicott, 1971), потому что она требует подвижного психического состояния, но предполагает взаимодействие (вербальное). Реакции Винникотта на каракули детей-пациентов иногда в высшей степени спонтанны, а иногда проистекают из рефлексии и в этом случае более умышленны, однако чаще всего они – изобретательные и творческие. Ассоциации Ботелла на первый взгляд больше напоминают фрейдовский (1900; 1901) довольно целеустремленный поиск лексических ассоциаций к словам. В такие моменты метод Фрейда напоминает действия детектива, который интеллектуальным, когнитивным путем доискивается до смысла улик (Haubl, Mertens, 1996). Но возможно, это просто особый способ отвлечься от того, что произносит пациент, и, следовательно, особое проявление сновидения наяву.

Таким образом, техника, которую предлагает Ботелла, нова только в одном, весьма специфическом смысле. Она отличается от техники, при которой чувства и идеи, появляющиеся в результате контрпереноса, используются для того, чтобы понять, от чего защищается пациент (Heimann, 1950), а также от сходного применения термина «проективная идентификация» в смысле конкордатного согласующегося контрпереноса (Racker, 1953). Далее, она отличается, например, от способа, с помощью которого Огден и Ферро используют свои собственные идеи, рождающиеся при сновидении наяву. Наконец, она отличается и от предложенного Аргеландером (Argelander, 1970) участия в «мизансцене», и от понятия отыгрывания (Chused, 1991). Согласно этим концепциям, аналитику следует ретроспективно анализировать свое участие в (минимальном) взаимодействии как показателе основного конфликта, заложенного в главной сцене, которая в свою очередь может соотноситься с повторяющимся рисунком взаимодействия, проявляющимся в важных воспоминаниях пациента, которые помогают создать повествование о том, что происходит между пациентом и аналитиком в настоящем (Lothane, 2011). Ботелла, отходя от этих концепций, но довольно близко придерживаясь первоначальной фрейдовской идеи переноса, полагает, что идеи и образы, которые посещают аналитика в регредиентном состоянии, подобном сновидению, отражают прошлое, а точнее – прошлое пациента, которое сам пациент не может вспомнить.

Я полагаю, что использование собственных ассоциаций аналитика – как в случае, когда они явно восходят к материалу, предоставленному пациентом (медицинская сумка), так и в случае, когда они с ним по видимости не связаны (мелодия из «Веселой вдовы»), – для того, чтобы в порядке гипотезы ввести в терапевтическую ситуацию новый элемент, является приемлемой практикой в тех традициях, о которых я говорил выше. Ботелла предлагает, помимо этого, особым образом использовать реакции аналитика, чтобы соотнести полуреконструированное-полуизвестное событие из прошлого пациента с его текущим опытом. В зависимости от того, насколько открыто и гипотетически аналитик формулирует подобное вмешательство, это специфическое применение собственных теоретически обоснованных ассоциаций аналитика несет в себе опасность: ведь в отношения между врачом и пациентом будет привнесен наводящий или авторитарный элемент, потому что это не просто какая-то ассоциация в ряду прочих, а ассоциация, претендующая на историческую истину, которую пациент может опровергнуть как неправдоподобную, однако не на основании своих собственных воспоминаний.